Сброд

– Степка, рыло скапыжное, ослушался, – молвил Федор. – Даже звери не стали трогать усопших, а эти… И покуда я стоял, Игорь не стерпел похабщины и отделал как следует. И поделом. Давно пора зубоскала так. Ежели приказываешь, добейся, чтобы урод псоватый исполнил. Коли я отдал бы приказ, черт его знает, чем бы кончили. Поди кулачным боем али того хуже. И ведь… а ежели бы там и впрямь кто был? На колокольне. Стало быть, Степка герой? Нет уж!

– Но ведь не было никого?

Что-то кольнуло в виске.

«А куда делся старик? Пущай и проныра, а ведь церковь окружена, да и с башни дед, поди как, сбежал? Все рушилось… я-то, молодой, востроногий, кое-как… а этот-то как? Куда?»

– Не было… – кивнул Федор.

– От, стало быть, и проку никакого. Так что неча мне тут… – тяжело вздохнул Басман-отец.

Кивнули оба, сами не зная с чем, да на всякий случай согласились. Помолчали, да поднялся Алексей.

– Ну, бывай, Федюш… Даже славно, что нынче так. Отлежись-ка, отлежись, таперича вставать вообще не к спеху. Царь-батюшка грозен пуще прежнего. Наказал: привести ему Порфирия живым али мертвым, а нет – так вовсе на глаза не попадаться вам, своре вшивой. И грохочет посохом при ходьбе, вцепился руками, точно когтями, и сжимает с такою силой лютой, что право… Нет, вот как есть на духу: славно, что нынче так. Отлежись-ка от греха подальше.

* * *

Сон никак не шел. Где-то сбоку лежала полудрема, так, на самом краю кровати, да топталась, норовя вот-вот спрыгнуть вниз. Как будто кругом кровати встали неведомые, невидимые невесть кто. Как придет рассвет али еще раньше, как запоет петух, воротятся по ту сторону зеркала. А пока все стоят да бросают ленты. Парит ткань легкая – здешний воздух точно масло густое. Медленно падают ленты, и вот одна легла поперек руки, другая лицо пересекла. Обдает легким холодком, и в груди что-то бьется. И вот опустилась лента на сердце и как проняло, до самого нутра.

Федор открыл глаза, резко поднялся в кровати. Ранний предрассветный час. Скоро зазовут к заутрене. Да у Басманова уж и без того и дух, и сердце отошли ото сна. Ночь быстро таяла. Боль не успела проснуться. Охваченный небывалой решимостью, Басманов встал на ноги. Подкосился, споткнулся, да не упал. Стиснув зубы, Федор переборол боль, поднялся да поспешил в церковь. Осенил Басманов себя крестным знамением, подошел к самой паперти, да рынды преградили путь. Поглядел на это Федор да усмехнулся.

– Неужто на ногах уж? – подивился один из рынд.

– Пропустите, – велел опричник.

– Ступай, Федор Алексеич. Нынче государь никого видеть не желает.

– Ага, ага, пусти. – Федор похлопал рынду по плечу да вошел в святую обитель.

Быстро глаза привыкли ко мраку. Черное глухое пятно склонилось пред образами. Черные миндалевидные очи пророков, мучеников и чудотворцев глядели с иконостаса на кающегося. Короткое оцепенение поколебало Федора. Он выждал, покуда былая решимость вновь пребудет в сердце. А огонь в груди лишь стыл. Шепот сквозного ветра ни черта не раздувал, а лишь гасил.

«Неча ждать…» – отважился Федор и приблизился к государю.

Владыка стоял на коленях под гнетом сурового укора миндалевидных черных глаз икон. Левая рука перебирала деревянные четки, правая сжимала замок и прижималась к груди. В ней точно была зажата птица, которая так и рвалась прочь. Пальцы застыли как-то неверно, не то криво, не то гнулись скверно. Притом и в тряске-то не разглядеть.

Склоненная голова медленно поднялась, глаза открылись. Иоанн глядел на Спасителя. И вот царский взор пал на опричника. Федора пробила дрожь.

«Я видел эти очи премного раз, еще до того, как прибыл ко двору. Как мог забыть? Я видел эти очи, полные немой запертой боли. Спаситель глядел за мной, куда бы ни ступил, и не мог понять: как так на доске намалевали, чтобы жизни горело больше, нежели в человеке…»

И вот в дрожащем мраке пред ним стоял лик. Тот самый взор с образов, та чернота, пред которой меркнет даже память о свете.

– Ну и на кой же черт воротился? – раздался грозный голос.

– За тобою, отец. Все за тобою, – ответил Басманов.

– Наказал же: не являться ко мне без Порфирия. – Заскрипели четки в царской руке.

– Али я не с ним нынче? – спросил Басманов. – Вот же он, предо мною.