Сброд

– Что-то случилось, – повторила Аня, прикрыв веки.

Рада снова качнулась, убрала ногу в гамак.

– С нами со всеми, – ответила она и дала полуденному сну завладеть разумом.

* * *

Аня закрыла калитку, все еще маша маме вслед. Воронец выждал, когда «Волга» скроется, и не смел пошевелиться. Он не прислушивался. Не знал, как назвать это завороженное чувство, с которым улавливал дрожь, пыль, ветер, душный выхлоп уже за километр от дома. Прислушивался, но каким-то иным органом. Уродливая часть тела, криво пересаженная, которая не должна и не могла прижиться, но назло всем прижилась. Возможно, здесь замешана чертова сила. Теперь, когда круг разорван, чары начнут спадать. Ну и пусть. Главное, что Рада уехала.

Воронец очнулся. Аня ничего не заметила, выглядела слишком усталой и просто прошла мимо, залезла в гамак и свернулась в позе эмбриона. Воронец подбежал к ней, застыл в паре шагов. Слишком бледная и худая, в этом колорадско-рыжем купальном топе и черных джинсовых шортах. Тонкая кожа обнажала швы поперек всего тела. Раньше швы так не бросались в глаза. О причине догадывался, и от этого становилось страшнее.

Озноб вновь окатил с ног до головы прямо посреди знойного полудня. Женя сел на крыльцо, боясь попросту рухнуть на каменную плитку и разбиться в кровь. Лихорадка была на пороге. В голове раздался пронзительный крик чайки. Аня даже не открыла глаз, а Женя подскочил на ноги, борясь с судорогой в икре, пересилил себя, метнулся к погребу. Дверь вынес с ноги – чего там выносить-то? Замок скорее так, для виду.

Скатившись по лестнице, Женя огляделся в погребе. Тысячи уродцев, бликующих на стекле, дразнили, повторяли каждое движение. Одна из бутылок не успела покрыться пылью. Ее закрыли только вчера. Воронец откупорил, вдохнул аромат. По стенкам плескалось черное солнце, которое ждет не поклонов, но надрывного крика, который станет последним, который уничтожит все.

Аня все это время лежала в гамаке. Перед ней возникла фигура Воронца, бросила тень.

– Что ты хочешь? Я сплю, – еле слышно пробормотала Аня.

Воронец вновь настойчиво протянул бутылку. Аня свесила ноги, коснулась земли. Понюхала вино. Руки крепче сжали сосуд.

– А это еще как так? – спросила Аня.

Игривая улыбка обнажила кривые зубы до самых десен.

– Вот же на… – Она снова принюхалась.

Воронец стоял и беспомощно ждал, когда на Аню обрушится горькое осознание. Аня припала к бутылке. Несколько глотков, чтобы распробовать. Она все поняла, лучше, чем Воронец, что в том вине, что в каждой бутылке погреба. Память таяла с каждым горячим глотком. Реки выходят из берегов. Глаза заблестели, из них полились соленые слезы. Бутылка выпала из дрожащих рук. Аня содрогалась всем телом, покачиваясь в гамаке. Рыдания вперемешку со смехом душили, руки сковывали, опутывали.

– Дело было не в Кормильце. Не в Чертовом Круге. Она не прекратит пить твою кровь, – произнес Воронец тихо-тихо, едва ворочая языком.

И хоть полыхающие безумные рыдания разрывали дрожащий от жара воздух, Аня слышала все, каждое слово, и отдала бы что угодно ради того, чтобы оглохнуть.

– Я выгрызу у них свое «завтра»! Выгрызу у солнца еще раз и снова! Я разорву круг, я разорву их все! Я выгрызу у них все!

Слепая от боли и ярости, Аня соскользнула с гамака, упала на землю коленом. Ни один осколок не впился в плоть. Испуганно она взглянула вниз. Воронец успел обхватить ее коленку, и тыльная сторона ладони легла на разбитое стекло. Аня испуганно отползла прочь от осколков, забилась в угол, где стена из виноградной лозы примыкает к дому. Женя пошел за ней, сел рядом, ожидая, что она метнется прочь либо… Воронец от растерянности затаил дыхание. Аня метнулась к нему, уцепилась за рубашку.

Так они и просидели до того самого часа, как время начало меняться. Облачные медведи медленно плыли по малиновому небу. Клочки вечернего зарева доносились до Ани и Воронца сквозь бреши в лозе.

– Неужели это никогда не закончится? – бормотала Аня.

Воронец сглотнул, заламывая пальцы. У него ответа не нашлось. Да и не только у него. Он мог просто быть рядом. Аня подняла голову, как лунатик, почувствовавший холодное прикосновение лунного света. Медовый взгляд уставился вперед, на белую стену сарая. Воронец не сопротивлялся, когда Анина рука взяла его за запястье, подняла ко рту. Подбородок дрожал. Воронец отвернулся, чтобы не смотреть, не смущать.

«Если дело и было в Кормильце, в них течет его же черная кровь», – думал Воронец.

Память о черте пробудила ярость в душе. Аня рыкнула, набросилась, придавила лапами. Когти впивались, но не рвали плоть. Скорее, зверь навалился всем телом, перекрыл горло. Горячее дыхание доходило до лица Воронца. Долго сопротивляться не мог, и рассудок начал угасать. Последнее, что успел уловить засыпающий разум, – к калитке подъезжали колеса «Волги», и когти зверя застучали по каменной плитке.

* * *

Вздрогнув от резкого пробуждения, Женя сразу ощутил, как кто-то зажал ему рот. Первый приступ испуга утих, когда из мрака выплыло лицо матери. Лицо скрывали черные волосы.

– Тихо, тихо! Это я, – прошептала Рада, отнимая руку ото рта.