Счастье моё!

Совещания кафедры по актерскому мастерству были для меня событием, возможностью учиться, возможностью узнавать; то, как разбирали актерско-педагогические работы Табаков, Покровская, Лобанов, Брусникин, Райкин, Рома, было важнейшим постижением профессии педагогики, теперь, в отсутствие многих из названных, и в отсутствие Ромы, наши обсуждения беспомощно комплиментарны, быстры и безоценочны, лишены четкого профессионального анализа. Ушел камертон, ушло единое понимание движения методики обучения в Школе, и, хоть каждый из мастеров-педагогов – ведущий театральный профессионал, я вижу, как нам не хватает старшего поколения, незыблемого авторитета, человека, который бы смог всех объединить единым движением разных методик и разных театральных реальностей. Каждый раз, когда я слушаю своих товарищей по Школе-студии, в моем сознании всплывают строки Давида Самойлова:

Вот и всё. Смежили очи гении.
И когда померкли небеса,
Словно в опустевшем помещении
Стали слышны наши голоса.
Тянем, тянем слово залежалое,
Говорим и вяло и темно.
Как нас чествуют и как нас жалуют!
Нету их. И всё разрешено.

Урсулячка. Сашуля

Когда выпускался курс, где училась Урсуляк, я еще в Школе не преподавала, но видела все экзамены этого курса, и к одаренной девочке с пухлыми щечками, цепким взглядом острых глаз, взрывным темпераментом и привлекательным обаянием сразу было приковано мое внимание. Она была принята на курс сразу после окончания общеобразовательной школы, в семнадцать лет. Дочь нашего с Ромой товарища Серёжи Урсуляка трудилась своим маленьким детским тельцем, всем своим детским организмом и сознанием с поражающей самоотдачей и отчаянностью. Придя к руководству Театра имени Пушкина, Рома задумал спектакль “Ромео и Джульетта”, главные роли которого должны были играть ученики, студенты пока еще только второго курса Школы-студии: Саша Урсуляк и Серёжа Лазарев. В нашем доме слово “Урсулячка” произносилось чаще, чем имена наших детей и чем любые слова, каждодневно употребляемые человечеством. Это была наша любимая девочка, в которую вкладывались нежность, понимание профессии, забота о ее становлении как личности.

Спектакль “Ночи Кабирии” я придумала для Рижского театра русской драмы, и было предложено написать музыку к этой истории Раймонду Паулсу. Раймонд согласился, и мы начали с ним сочинять спектакль. По просьбе Ромы после премьеры в Риге я взялась делать новую версию спектакля в Пушкинском театре на Урсулячку в главной роли. Думаю, эта работа сформировала очень многое в профессиональных и человеческих качествах Саши, заложилась весомая часть основ актерского багажа, которым Саша пользуется по сей день, который развивает и приумножает, и в единственном спектакле, который я видела после ухода Ромы в Пушкинском театре, “Добрый человек из Сезуана”, явно проглядывали черты нашей “Кабирии”.

До сих пор в Пушкинском бытуют анекдотические зарисовки о наших репетициях: мой темперамент приводил в водоворот весь театр, и, конечно, особенно доставалось Урсулячке. Нагрузка в “Ночах Кабирии” у нее была экстремальная – она практически не уходила со сцены, один вокально-танцевальный номер сменялся другим, эмоционально, физически и чувственно она должна была тратиться на 200 процентов в каждом эпизоде. Многие актерские способы существования, приспособления, навыки приобретались через бесконечные, мучительные репетиции: я орала, пытаясь пробиться к сознанию молодой актрисы, она, глотая слезы, таращила на меня маслинообразные глаза и с невероятными усилиями продиралась к необходимому результату. Думаю, чувство ненависти ко мне всплывало в Саше с определенной регулярностью, я же была целиком поглощена любовью и обожанием к этой маленькой девочке. Когда репетиция была удачной, я видела, что она великолепна и не только соответствует моим представлениям о том персонаже, которого мы вместе изобретали, но и во многом превосходит все мои ожидания и воображения. Это настолько яркий талант, настолько одаренная личность, настолько работоспособный организм, что попадаешь в его власть, в его плен моментально и навсегда.

Теперь Сашуля – мама троих детей, ведущая актриса театра, обласканная премиями и наградами, но для меня она – маленькая, испуганная, фантастически любимая и фантастически одаренная девочка, и, хоть мы общаемся всё реже и реже, она присутствует в моей жизни каждодневно, и два раза в день, проезжая по Тверскому бульвару мимо Театра Пушкина на работу в МХТ и обратно домой, я шлю ей мысленно приветы и слова нежности.

И еще…

Каждый новый набор актеров – это ожидания рождения талантов и неординарных личностей. В этих детей, глядящих на тебя, педагога, широко раскрытыми, требовательными, ожидающими глазами, влюбляешься, привязываешься, и каждый выпуск становится испытанием разлукой, прощанием.