Накрытый безнадежностью, что его разум так и не привёл к пути об уничтожении бремени в виде семейства Гонсалесов, наложенного на меня и Милану, он все еще пытается придумать выход. Разговоры с ним с ночи до утра об одном и том же — похоже эта мысль стала управлять нами — не приводят нас к желаемому результату и, чтобы мы ни думали, ни предполагали этого мало для освобождения от субъекта привилегированного общества, как ни странно, будто провалившегося в землю. Беспокойно, когда не знаешь, чего ожидать. Я вдыхаю немой воздух погибели и грудь распирает сильнее, остерегаясь наступления каждой последующей минуты, за которой неизвестно что может последовать. Охранная кампания Тайлера тайным образом караулит Милану, меня, но полностью это ничего не разрешает до конца. «Тайлер обещал приехать, но случились какие-то неполадки в работе и его несколько дней не будет». С другой стороны, если Брендон не заявляет ничего о себе, как и Белла, это приводит меня к мысли, что его шантаж был всего лишь беспочвенной выдумкой ума, жалкой манипуляцией. Вдобавок у него есть масса других дел, нежели тратить время, которое расписано у него по секундам, на меня. Как бы не хотелось поддаться этому сладкому соображению, оно не является фактом и придется быть на чеку. Помимо воли еще нужно поговорить с отцом, обещавшим позвонить завтра, вечером, так как сегодня он проводит конференцию, и я еще не решил, стоит ли делиться с ним той глубиной дыры, в которой я оказался. Услышанная правда о нём от Ника изменила мое отношение к нему, но я не тот человек, который мстит, поэтому, какова бы ни была правда, я прощаю ему всё. Но я выберу час и выведаю по-человечески из него откровения, чтобы стать чуточку ближе, чего я желал всегда.
После быстрого завтрака из хлопьев и молока, которым мы питаемся через силу каждое утро, ибо так разогорчены истекающими происшествиями, что желания вкушать пищу нет. Я взял выходной на сегодня, чтобы не только поделиться с Ником тем, чем обязан был еще при встрече, но и, чтобы прививать себе навыки приготовления домашней еды, поскольку на сухих перекусах мы оба долго не протянем. «И чтобы почитать рукопись».
— Мистер Ник, каким вы находите своё здоровье? — Подхожу к нему, разбивая давящее молчание.
— Хорошо, Джексон, хорошо, — монотонно, с неохотой говорит он, продолжая взирать на небо. — Как твоя работа?
Я отмахиваюсь движением руки, как бы отвечая: «Пойдёт».
— Если я расскажу вам одну благоприятную новость про вашу дочь, вы пообещаете мне удержать сердечный порыв? — прямо спрашиваю я, отступив правее на шаг от яркого луча солнца, ослепившего глаза.
Два дня я силился избежать этой мысли, но время идет, и я не намерен его больше терять — сам жду минуты, когда раскрою написанное Миланой.
Он становится внимательным и застывает взглядом на мне.
— Буду стараться, — совершенно другим голосом отзывается он и немедля добавляет: — Что у тебя в руках? Это от Миланы?
Когда речь заходит о том, что составляет великую важность для нас, все мы облекаемся в настоящих сыщиков. А как повышается уровень нашего внутреннего шестого чувства!
Я пододвигаю табурет, усаживаюсь и прокручиваю слова в голове, которыми следует выразить необычайное умение его дочери. Его сердце бьется от ожидания моих слов, что я сам дрожу от странного волнения.
— Мистер Ник… — Он со страстным вниманием глядит на меня; я стараюсь вынести ему желаемое взглядом, но взволнованность чувств не позволяет этого сделать. Чувствительно относясь к его страданиям и к тому плесканию разного рода эмоций в нем, я интригующим тоном сдержанно объявляю: — Вы гораздо ближе с дочерью, чем вам кажется. — И с легким испугом подаю ему один сверток. Он хватает его с такой жадностью, готовый также забрать свою дочь и насилу выйти с ней на разговор, поведав свою истинную жизнь.