Счастье в мгновении. Часть 3

Ангел отпустил нас из своих объятий,

И мы пытаемся постичь непостижимое,

Скатываясь в бездонную душевную пучину,

Создавая нечто невосполнимое.

Обрушивается неминуемая гибель,

Накладывая тяжкое сердечное бремя,

Проникая в душу все глубже,

Унося за собой наше счастливое время.

Лицезря по мраке созвездия,

Я орошаю ладони слезами.

И даже обреченные… наши души

Все равно поют под небесами.

Глава 52 Милана

Запаздывая на работу, я шагаю крупным шагом, но, появившееся странное чувство, что за мной кто-то идёт по пятам, ещё два дня назад, не уходит. Беспричинная тревога возрастает, и я, чтобы отвлечься, набираю ещё раз Ритчелл и Питеру. Без изменений. Все та же тишина и продолжаемые гудки.

Первое занятие проходит быстро. Выйдя в коридор, я примечаю издалека Максимилиана, переговаривавшего с фотографом, и поворачиваю обратно, чтобы лишний раз не появляться ему на глаза. Душевные силы так истощены, что ни на какой разговор я не способна.

— Миланочка!

Глубоко жалобно вздохнув, я начинаю про себя сетовать. Вот нужно мне было заявиться здесь, когда могла бы также в спокойствии остаться в зале и дождаться следующей дисциплины «Мода и искусство»? Помнятся мне случаи, когда он дважды меня отчитывал. Третий раз будет хуже? Чего ожидать от него?

Натянув улыбку, я медленно разворачиваюсь к нему.

— Добрый день.

— Уделишь минутку? — Он чем-то озабочен. Ни злости, ни раздражения нет в его действиях. Характерной для него быстроты, постоянной суетливости я не замечаю.

— Да. — Есть ли иной выбор?

Мы заходим к нему в кабинет. Он любезно пропускает меня вперед, на что я еле слышно его благодарю и занимаю стул. Обстановка такая же. Стол, заваленный канцелярией, угрожающая тишина, неопределенный тон Максимилиана и моя нарастающая тревога. Поменялся лишь оттенок его рубашки с коротким рукавом, надетой им под серые брюки костюма. Теперь он персиковый. Прикосновениями указательного пальца он расправляет кожу под глазами, кажущимися вблизи заспанными и слегка пухлыми. Присматриваюсь к нему и подмечаю, что его охватила усталость.

— Бессонница мучила трое суток, — внезапно рассказывает он слабеющим голосом. — Приехали мои. Доча заболела, в больнице. Отъезжал к ней, сидел все часы с нею, но никто заменить меня не сможет на работе и пришлось вернуться. Предстоящий показ мод в Саламанке не за горами. Документацию создавать, связываться с представителями, собирать все группы, к командировке готовиться… сама понимаешь.

Не оправившись от смущения, что он поделился со мной личными неприятностями, — как бы в этом не было подвоха — я ничего не отвечаю.

— Утром ранним, сразу же приступил к делам и хотел первым делом переговорить с тобой о вставших вопросах, — прибавляет он и делает несколько поворотов головой в разные стороны, затем руками разминает шею.

Переговорить со мной о вставших вопросах?

— Миланочка! — И снова с непонятным выражением говорит он, в котором ничего не уловить. Он строго взглядывает на меня и через секунду меняется. — Начнём с хороших новостей. Поздравляю тебя и твоего… — он умолкает на секунду, не спуская от меня подозрительных глаз, — партнёра с отличным выступлением. — От сознания собственной неловкости, мое тело берет смятение. — Жюри в восторге. От нашего руководства на личный счёт Миланы Фьючерс сегодня-завтра поступит премия. — Я улыбаюсь и неестественно-спокойным голосом говорю «спасибо». — Господину Моррису присуждается аналогичное.

Взирающий взгляд руководителя так проницателен, что, чувствую, употребленное им выражение содержит двойственное значение. Он словно проверяет мою реакцию словами «твоему партнеру», «господину Моррису».

Видя, что я не решаюсь заговорить с ним, с деловым видом он предпринимает вольность сказать мне:

— Сеньорита Фьючерс, вы же понимаете, что я вовсе не напрашивался на эту роль?

Хранитель сокровенных тайн затевает беседу затемнено, донимая намеками. Так вот для чего он вызвал меня!

Я неопределенно пожимаю плечами. Когда человек похищен мыслями, он соглашается на всё.

Он, не дожидаясь ответа, добавляет:

— Долго хранить молчание я не смогу. Об этом я предупреждал Морриса.

Все так поменялось за короткий срок, что на самом деле уже и хранить нечего. Нет никаких меня и Джексона.

— Я понимаю, да, и… — застопорившись от порожденной в сердце боли при одной лишь мысли о Джексоне, я утрачиваю власть над собой и взираю истинным измученным лицом на него. В голове — шум, что я боюсь ответить глупостью.

— Милана! — возвышает голос. — И не нужно так на меня смотреть! — с угрожающим жестом восклицает он. — Вы взрослые люди, но затеяли игру, словно дети. Это не мое право, но могу ли я спросить, Даниэль Санчес, известная леди Белла Гонсалес в курсе ваших… — Он колеблется, подбирая выражение. Во мне шевелится неприятное чувство от его недобрых размышлений, но я оскорблено немотствую и опускаю голову замедленным движением. Как облегчить сердце? А я ведь знала, что так будет. Как Джексон мог допустить, чтобы он обо всем узнал?