Счастье в мгновении. Часть 3

— Ну что, сестренка, вспомним нашу молодость? — До меня не доходит значение его фразы. — Я хотел устроить сюрприз любимой. Эндрю с Аннет, включая две пары среди родственников по их линии, готовы, а мы будем замыкающей, но центральной четвертой парой. Что скажешь?

Парой?

— О чем ты говоришь? — Питер вносит смятение в привычный ход моих мыслей.

— О вальсе, о чем же еще?! — с такой уверенностью отвечает он. — Станцуем наш танец?

Он продолжает подпевать композицию, исполняющую Джексоном, а я удивленно моргать глазами.

— Скажи, что ты шутишь, умоляю? — весьма напугано говорю я.

— Шучу? Нет, ты что! У нас есть десять минут, чтобы потренироваться в сторонке и припомнить движения, — объявляет так, будто я уже согласилась.

— Нет! — на эмоциях вскрикиваю я, заставляя некоторых лиц обернуться. — Питер, перед сотнями глаз… да нас же обсмеют! — шепчу так, что только слышно ему. — Ты что придумал?! Нет и еще раз нет! Ни за что! — И отхожу на шаг, обороняясь ладонями.

— Я же не прошу ради них, нет, а только ради Ритчелл. Я уже объявил о сюрпризе, и она ждет. И я сказал, что сюрприз будет общий и от меня, и от тебя. Знаешь, как она обрадовалась. А мнения других нас не должны занимать!

Вот что же такое! Авантюрист! Хоть чем-то мы отличаемся друг от друга.

— Сестренка, время идет. В запасе семь минут!

С округленными глазами, я быстро тараторю с небольшой злостью:

— Давай уже показывай, рассказывай!

— Ты самая лучшая! — хохочет он и ведет меня за пределы территории, чтобы прорепетировать один раз перед выступлением.

Чарли оглашает о подарке для невесты, и мы становимся в танцевальную зону. Звучат первые ноты — «La valse à Margaux» I Solisti Dell'Orchestra Della Toscana, Richard Galliano. Питер ведет меня в центр и, положив руку на талию, мы уносимся в вихре нарастающих звуков. Наслаждаясь танцем, улыбаясь ему в лицо, кружась по площадке, нас уносит в прошлое. И всплывают те годы, когда мы также танцевали, когда ничто нас тревожило, душа была чиста, а слова сказанные друг другу просты, сердца были полны легкости, а мозг — юношеских мечтаний. Мир казался идеальным, в нем не было преград. С детской наивностью мы полагали, что впереди нас ждет, на ладони, самое лучшее, да только никто не знал, как может обернуться жизнь и предоставить на путь черную тучу, с которой борешься день ото дня. С каждым поворотом я обращаюсь то к одному, то к другому воспоминанию, что все вокруг становится прозрачной стеной, всё сливается и перемешивается в одну краску. И из нас всех пока только Питеру удалось вырваться на свободу и преодолеть гору препятствий.

Под аплодисменты мы расходимся.

Питер, до этого мне шепнув, чтобы я далеко не уходила, молвит при всех на вершинах красноречия о своей любви к Ритчелл и подытоживает:

— Но всего бы этого могло не быть… — И прямо смотрит на меня. — Есть в моей жизни лучик солнца, который совсем недавно говорил мне слова, пробравшиеся прямо в сердце… И теперь я хочу выразить благодарность этому лучику… Милана, ты и только ты показала мне, как драгоценна жизнь. И то, что я стою здесь в эту счастливейшую минуту жизни, я обязан тебе… и не перестану это повторять.

Я продвигаю улыбку, чувствуя дрожащий левый уголок губ.

Обнявшись крепко-накрепко с братом, сказав друг другу теплые слова, я возвращаюсь на место; душу согревают отголоски братской нежности.

Глава 61 Милана

Часы вечера я стараюсь держаться подальше от любого общения, но подруги не отстают от меня и приспосабливаются возле нашего стола. Без пробуждения живого интереса, убаюканная их рассказами, я кладу руки на колени и продолжаю делать вид, что горю желанием услышать продолжение их историй жизни, а сама борюсь с собственным унынием. «Никто не донимает меня расспросами. Слава Богу», — думаю про себя. Какая-то неодолимая тоска проникает в растоптанную душу. Удивительно, как человека может поглощать боль без физического насилия. Я хотела бы убежать, запереться ото всех, чтобы избавиться от безрадостной жизни… но этот голос, этот ласкающий голос, которым отмечена моя юность, навевает воспоминание о нашей любви. И заре кричу я о своей любви, и рассвету… Его имя вплелось во все мои мысли. И небесный дождь рисует его образ в воздухе нежными капельками.

Ничего не прочтешь в глазах, которые он прячет, но словами песен, посеяв в них свои чувства, он постепенно сдает позиции.

Овеянная поэтической дымкой, объятая пламенем вдохновения, изливаю свое опьянение в стихах на салфетке, черкая карандашом для губ:

* * *

Печаль в опущенных глазах,

Скрываемая ее ранимой душою,

Она отражает в стихах,

Взявшись за перо родное.

Пишет она о любви ушедшей,

О боли, ее снедавшей…

Невольно выводит его имя отцветшее,

Храня лепесток от цветка увядший.

Слезы капают на страницы,

Смазывая их воспоминания.

А за окном так звонко щебечут синицы,

Оживляя в памяти свидания.

Как задыхались от сердцебиения,

Отводили глаза, искрами пылающие.

А под покровом ночи темной, в одно мгновение

Вспыхнули, как хвост кометы, сияющий.

Как под сенью лип друг друга любили,

Сожженные страстью купались под «белым» дождем.