Счастье в мгновении. Часть 3

— Верх абсурда. Что ж ты тогда не женишься на ней? Чего она тогда до сей поры возится с тем Даниэлем? И зачем вы прятались тогда? Сомневаюсь я в твоих словах… Комедия чувств какая-то!

Я впадаю в ступор. Мне не хватает духа, чтобы что-то ответить. Как ни спорь, он прав. Почему я об этом не подумал раньше? Соединив в воображении предложение руки и сердца и ограждения, стоящие перед нами, меня осеняет, душа получает второе дыхание… Вдруг, это станет нашим освобождением? Но не хотел я, чтобы это все было так быстро, неподготовленно. И в эту же секунду окрыление мыслью прекращается. Это только усугубит мое положение.

— Вижу, ты задумался. О том и говорю я. Захотел бы, чтобы она была по-настоящему связана с тобой узами, давно бы женился…

Я злюсь сильнее, ибо мне и так хватает советчиков и указчиков:

— Мейсон! Ты, ты!.. Ты ничего не знаешь об обстоятельствах, свидетельствующих о причинах, породивших нынешний режим жизни! Ты…

Он не дает мне досказать.

— ОК. Я понял. Что-то еще?

Жестоко восклицаю, сквернословя внутри себя:

— К собственному огорчению, мы не встретимся больше. Нас ничего не сведет! — Чересчур упорно посмотрев на меня, он выдавливает на губах кривую усмешку.

Мои слова встречаются с его замечанием:

— Всё так. В твоих словах есть доля правды. Я постараюсь не срываться на ней, несмотря на то, что она сделала со мной… но вам обоим не помешало бы быть более осмотрительными и в следующий раз не выставить себя на посмешище. А то мало ли, что вздумается мне?! — Хлопнув меня по плечу, засеменив назад, он кончает разговор со мной. И как истолковать этот жест и эти слова?

Пустившись за ним, я мимолетно отвлекаюсь, глазами приковываясь к отцу. Джейсон, оставив Наталью рядом с Анной и Марком, крадется шажками к едва держащейся на ногах Марии, наклонившейся к могиле, неся в руке семь белых роз, и, доходя до нее, кладет руку на её предплечье. Стесняет дыхание, как он, придерживая мать, не отказывающуюся от этого прикосновения, говорит ей, смотря вслед уходящему шествию:

— Я могу… — замолкает на секунду и пробует вторично: — Если будет нужна моя помощь, ты сможешь обратиться ко мне…

Мама игнорирует отца, думая о другом, исходя из ее задумчивого, слегка отрешенного лица. Она поднимается в полный рост. Чуть не упав, она проходит мимо Миланы (комок нервов снова накаляется во мне) и какая-то мысль, ставшая управляющей в ней, заставляет её с мерзостью, с вернувшимися силами вскрикнуть:

— ЭТО ТЫ, ТЫ ВИНОВАТА! ИЗ-ЗА ТЕБЯ ВСЁ ПРОИЗОШЛО! ОН СТОЛЬКО ЛЕТ СТРАДАЛ ПО ТЕБЕ И, НЕ ВЫДЕРЖАВ, УШЕЛ ИЗ ЖИЗНИ!

Я сглатываю, интуитивно подозревая до этого, что она не упустит момента наговорить обвинений Милане. Находя взглядом папу, чтобы тот снизил раскаленность надвигающейся бури, он заявляет осторожно-спокойным тоном:

— Уже поздно винить кого-то, Мария, ничего не исправишь.

Милана молчит, её руки дрожат мелкой дрожью. Ринувшись к ней, несясь рысью, я сгребаю ее в охапку с ревнивой жадностью, не подпуская к ней никого.

— Сын! — орет мама с черными, как ночь, глазами, заставляя оборачиваться удаляющихся. — Чего прижался к ней! Из-за неё ты оказался в тюрьме! Из-за нее Питер был в коме! Из-за нее я потеряла Ника! Она всех принудит страдать! Ты еще не понял ее стратегического плана? — Каждое слово матери произносится с передергиванием ее тела.

— Мама! — обрываю ее я; в сердце все кипит. Уж кому бы, но не ей объявлять, что произошедшее случилось по вине Миланы. — Нечего драть горло! — с резкой грубостью выражаюсь я, припомнив слова Ника, как мать предала его, а после бегала за ним, разрушая то, что построил он. — А куда привели твои попытки овладеть тем, что не принадлежало тебе?!

Ее глаза становятся бездонно-черными. От ореховых, любимых Ником, ничего не осталось.

— Захотел проучить мать?! — противно брякает она и плюет наземь. — Ты никогда не нуждался во мне! Бредил отцом. — Она с резкостью выдергивает руку, которой придерживает её папа. — Где папочка, где папочка, когда он вернется, — пародирует моим детским голосом, вызывая к себе брезгливость. — Тебе и мать-то никогда не была нужна! И ты решил отомстить мне, быть с дочерью тварюги! Ну-ка отойди от этой дряни! — И подается вперед, чтобы толкнуть Милану, но я успеваю схватить мать за запястье и прямо в глаза проорать: