— НЕ ВЗДУМАЙ ЭТОГО СДЕЛАТЬ! В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ Я НЕ БУДУ ПРИЕЗЖАТЬ К ТЕБЕ СОВСЕМ! — с силой бросаю ее руку. — СОВСЕМ! БУДЕШЬ НАСЛАЖДАТЬСЯ СВОИМ ОДИНОЧЕСТВОМ! — говорю угрожающим тоном. Я слишком долго молчал, защищал ее, искал оправдания ее поступков. — ТЫ ДУМАЛА О ТОМ, СКОЛЬКО ТЫ ПРИНЕСЛА БЕД?! ЧЕМУ ТЫ НАУЧИЛА НАС С ПИТЕРОМ? БЫТЬ ЛИЦЕМЕРНЫМИ, НЕЧЕСТНЫМИ, НАСЫЩЕННЫМИ ЗЛОСТЬЮ? ТЫ НАМ ВРАЛА ПРО ОТЦА ВСЮ ЖИЗНЬ! — Джейсон кашляет, указывая мне прекратить, но я вечно сдерживался, вечно выгораживал ее, вечно видел только хорошее в ней, когда она томилась желанием с самого детства разрушить мою жизнь, думая лишь только о себе. Что ей стоило придержать язык за зубами, хотя бы в такие траурные минуты жизни, когда человеческая душа не может отыскать себе успокоения? Но нет. Язва, сидящая в ней, будто и подначивает ее к действу, дабы подергать всем и без того тяжелые сердца. Тайные душевные пороки не заштукатуришь, их уродство бросается в глаза от одной лишь фразы. Всё зло невольно просачивается через поры, стоит только распахнуть душу настежь, как дверь.
— ТЫ ПРОКЛИНАЛА ЕГО ВСЯЧЕСКИМИ СЛОВАМИ! ТЫ В КОНЦЕ КОНЦОВ ТАИЛА СТОЛЬКО ЛЕТ, ЧТО ВОСПИТЫВАЛАСЬ В ДЕТСКОМ ДОМЕ! — Распахнув глаза, я и сам не предугадывал, что эта мысль может вырваться наружу в самом грубом виде, за что я слегка корю себя, но возвращаясь к тому, как мучила мама сердце покойного, любовь которого была до гроба, соображаю, что сделал как следовало.
— Сын, не стои… — начинает тихо отец и замолкает, не ожидая, что я выброшу правду в таком ключе, обрызнув меня колючим взором.
Приоткрыв рот, чтобы выговорить возражения и, услышав слово «детский дом», вывалившееся случайным образом из меня, она замирает в пораженной стойке с приподнятой дрожащей рукой. Всхлипывания Миланы на миг застывают. Джейсон, прикусив нижнюю губу, смотрит вдаль. Его встревоженные блестящие глаза выражают, что, конечно, ему все было известно о своей бывшей супруге, но он смело разделил с ней вранье.
Я смахиваю с ресниц дождливые капли.
— Ты-ты-ты з-знаешь? — бессильные слезы с еще большим наплывом извергаются из ее полыхающих яростью глаз.
— Знаю! — свирепствую я, бросаясь в атаку. — И ты врала, что мои бабушка и дедушка умерли! Врала! — подчеркиваю голосом я.
— Они бросили меня, когда… — ярость и боль перемешиваются в голосе. — Когда я была еще малюткой. Никогда они не были для меня родителями! — Гнев снова сверкает в ней. Спустя несколько секунд она добавляет к сказанному: — Поэтому и ты ни за что не будешь с этой шлюшкой!
Изрыгая вызывающие тошноту гадости, я чувствую привкус подслащенного яда, выбрасываемого коварным человеком.
— ЧТ… — только я выкидываю с бешенством, как подключается Анна, вырвавшаяся из рук Марка и следующая к нам:
— Ты не слышал?
«Этот бой должен был закончиться когда-нибудь — раз не на свадьбе, то на похоронах».
Облив Марию ненавистным взглядом, пронзившим до самых пят, между тем она прибавляет:
— Когда твой сынок-преступник уже сгинет туда вслед за Ником! — Джейсон желает высказаться в обратную, но Анна укрощает его попытку, продолжая: — А тебе, милая подруга, — с плевком надрывает она глотку, — за такие слова про мою дочь светит путь только в ад!
Отец становится посередине, воздвигая барьер между женщинами, как в поединке, прерывисто проговаривая, что следует всем успокоиться, но они, точно кошки, набрасываются друг на друга, готовые удушить каждую своими руками.
Ненависть Анны настолько заполняет ее сердце, что разум и не слышит, что я встал на ее сторону, защищаясь от козней собственной матери.
— И ты там же будешь, не волнуйся, зараза! — вставляет со злобой Мария, размахиваясь руками, царапая друг друга и задевая отца.
Через мгновение Милана, с быстротой отпустив меня, визжит оглушающим голосом:
— ВЫ ЧТО, С УМА ВСЕ ПОСХОДИЛИ? — Я вздрагиваю от громкости ее голоса, которого ни разу не слышал. Вокальным револьвером она пуляет в сердца всех. — МАМА, КАК ТЫ МОЖЕШЬ ТАКОЕ ГОВОРИТЬ?! — Рыдания добавляются в её голосовые ноты, оставляющие синяки на моем сердце. — ВЫ СЛЫШИТЕ СЕБЯ, ДОРОГИЕ НАШИ? КАК? — верещает она. Мария и Анна одновременно поворачивают к ней голову. На секунду они притихают. — КАК? — Милана берется за голову, закрывая глаза, не перестающие выпускать потоки наводнения, затопляющего мою душу. — КАК ВЫ МОЖЕТЕ НА МОГИЛЕ ОТЦА ТАК ГОВОРИТЬ? КАК?
Мария разражается в глухом хохоте:
— И говорит нам это лгунья, которая использовала моего сына, а сама шлялась с другим! Иди за своим инвалидом приглядывай! Так и нужно тебе! — Откуда она знает, откуда? — Слава Всевышнему, что хоть что-то тебе достается по заслугам!
Сейчас я готов навсегда порвать связь со своей матерью. Судорожно стиснув кулаки, я пока держусь.
— Ты ответишь за свои слова, стерва! — влезает сразу же Анна. — Проклятие и тебя не обойдет.
Наши души с Миланой и так не избавлены от прошлых проклятий, так ко всему добавляются новые.
— Мария, Анна, остепенитесь вы уже! — пригрожает отец, напрочь пораженный ими.
Боль разламывает Милану. Вдруг она пересиливает себя, вытирает слезы и, заикаясь, молвит: