Счастливчик

— Я ведь сказал, что я не боюсь за свою голову.

— На что же вы рассчитываете?

— Не знаю, жду. И все силы отдаю работе… Может быть, мне удастся когда-нибудь ему доказать, что он ошибается, что неверно и слишком поспешно меня оценивает…

— Наверное, здесь вы не правы, — тихо сказал Юзаля. — Мне кажется, вы набрали в рот воды, когда надо было кричать… И забыли, что существует вышестоящая инстанция.

— Вы знаете свое, а я свое, товарищ председатель.

— А о Буковской вы тоже знаете?

— Люди о чем-то поговаривают, но я не хочу копаться в грязном белье. Мне не нравится, как он руководит, но я не собираюсь вмешиваться в его личные дела.

— Хорошенькие личные дела… Ох, люди, люди, товарищи дорогие, — раздраженно вздохнул Юзаля. — Ну ладно, пока оставим это. Я хотел бы поехать в «Фум», поедемте со мной… Вы знаете Гурчинского?

— Да, он мой приятель… Я вызову машину. Посмотрите сами, какой он. По-настоящему хороший парень, но легко может вывести любого из терпения. Такая уж у него манера держаться.

— И что, нашла наконец коса на камень?

— Похоже на то.

— А секретарь партийной организации там какой?

— Товарищ Мисяк? — Беняс на мгновение задумался. — Он член бюро райкома. На заводе пользуется авторитетом, даже Горчин его уважает.

— Даже, — повторил бесстрастно Юзаля, так что Беняс не мог понять, означает ли это удивление или очередной упрек в его адрес.

Инженер Гурчинский производил впечатление симпатичного человека. Он был еще сравнительно молодым мужчиной, довольно полным, с сильно полысевшей головой. Гурчинский держался непринужденно, шутил, только иногда эта его непринужденность превращалась в излишнюю самоуверенность, как будто он давал понять, что он у себя дома, что здесь он тот, кто устанавливает законы. Это ощущение усиливалось при виде его кабинета — огромного, как будто бы директор заранее предвидел реакцию входящего, который на «длинной дороге» между дверьми и его письменным столом из красного дерева должен был увидеть стол, оснащенный телефонами, установкой диспетчерской связи, магнитофоном, вентиляторами, огромным количеством бумаг, ваз и керамических украшений, ковры с абстрактными орнаментами, конкурирующими с чудовищными фотографиями технологического процесса «Фума» и большим макетом под стеклом, дающим представление о том, каким будет завод через несколько лет.

Они сели за низкий длинный столик. Через минуту, прежде чем они успели обменяться несколькими словами, секретарша принесла кофе, рюмки и бутылку коньяка. Весь этот внешний лоск невольно вызывал у Юзали недоверие.

Однако он не стал протестовать, когда увидел кофе и коньяк. Он любил иногда выпить рюмку-две и не делал из этого тайны, но при условии, чтобы партнером был близкий ему человек или, в крайнем случае, тот, кто был ему симпатичен… А здесь…

— Вот куда уже дело зашло? — Гурчинский сделал вид, что он удивлен после того, как их представили друг другу. — Твой шеф действует молниеносно, — добавил он, обращаясь к Бенясу.

— Перестань, Марьян. Не в этом дело. Товарищ Юзаля хотел бы…

— Разрешите, я сам объясню директору цель своего визита… — прервал его Юзаля, понимая, что Беняс, конечно, не облегчит дальнейший разговор.

— Но сначала немного коньячку. — Гурчинский ловко наполнил три рюмки. — Самая лучшая вещь к кофе.

— Глядя на вас, — сказал Юзаля, — можно сделать вывод, что на заводе нет особых проблем, всё, как говорится, у вас в порядке…

— Трудностей у нас тоже хватает, — перебил его Гурчинский. — Кооперация, снабжение, недостаток инженеров, экономистов… — перечислил он одним махом.

— Нормальные трудности, как везде, — не дал ему договорить Юзаля, — тогда скажите мне, если все так хорошо, почему же Горчин так набрасывается на вас?

— Если бы только набрасывался. — Гурчинский язвительно усмехнулся. — Секретарь Беняс знает всю историю…

— Это уже история?

— Нет, у нас с Горчиным разногласия начались только несколько месяцев назад, с этого года. Но мне иногда кажется, что тут речь идет о чем-то более важном. Я здесь уже десять лет, с самого начала. Мы начинали с маленькой тесной кузницы, в которой ремонтировали сельскохозяйственный инвентарь. Кузница, в которой была когда-то казачья конюшня… Часть ее мы сохранили, чтобы в будущем люди нам верили, знали, каким был старт, потому что, видя наш завод таким, как он выглядит сейчас или каким будет через несколько лет, они наверняка не поверят… Этот макет не только декорация, это мое видение будущего, которое уже материализуется. Мы перерабатываем уже почти триста миллионов, а в нынешнем году почти удвоили продукцию. Делаем сложное, уникальное оборудование, во многих случаях такое, которое раньше покупалось за границей… Видите, какой у нас экспорт, посмотрите на карту — без преувеличения, торгуем с половиной мира.

«Так он может проговорить весь день, — подумал Юзаля, но совесть не позволяла ему прервать Гурчинского: из холодного ирониста он стал разгоряченным фантазером, очарованным магией цифр, созидания, борьбы с трудностями. — А ведь все, о чем он говорит, не имеет ничего общего с делом, которое меня интересует. Хотя кто знает».