Я поехал в воеводский комитет и обо всем рассказал секретарю по пропаганде. Тот вызвал Горчина, но немногого добился, а меня этим совсем утопил. Горчин его, конечно, внимательно выслушал, серьезно, как он все делает, а в самом конце рассмеялся. «Что, Залеский рехнулся, что ли? Что ему надо? Райком — это не школа, копаться в мелочах некогда. Пусть лучше отстанет со своими теориями или, если уж он такой умный, писал бы в «Нове дроги»[8]
. У меня он должен работать, в Злочеве думать должен я. А если ему не нравится, то найдите ему какой-нибудь другой райком, где существует большая парламентская демократия. В Злочеве еще не пришло то время». Секретарь рассердился, и дело дошло до Старика. Однако Старик верил и, наверное, еще верит в Горчина. Каким-то образом он их помирил, потому что в конце концов Горчин вынужден был признать правоту секретаря по пропаганде. А мне не оставалось ничего другого, как уйти. У меня здесь, в Злочеве, семья, отец еще до войны дом построил, я здесь и остался. Правда, Горчин с готовностью мне помог найти другую работу. Ведь расстановка людей по-своему — его любимое дело. С самого начала он присматривался к директору Дома культуры, тот недотепа был страшный и пьянчужка, ну и, понятно, работы никакой. А мне в школу возвращаться не хотелось, вот я и согласился на эту должность. Хоть многие и говорят, что это явное понижение.