Счастливчик

— Нет, — солгал Горчин.

— Я ведь вижу. — Юзаля обнял его за плечи. — Давай-ка на сегодня оставим все это.

— Перестаньте вы твердить одно и то же. — Он энергично выпрямился. — Вы меня прямо какой-то бабой считаете.

Они вернулись в комнату. Михал был зол на себя за это очередное доказательство своей слабости.

— Ну так спрашивайте, — резко сказал Горчин, — ведь я не святой дух, или говорите сами, хотя бы то, что можете сказать. Давайте перестанем играть в прятки.

— Лучше я тебе расскажу все, что я успел узнать от людей и до чего додумался сам.

Юзаля начал говорить. Монотонным голосом, старательно подбирая слова, он делился с Горчиным фактами и своими наблюдениями, тщательно продуманными и соединенными друг с другом логической цепью. Михал сидел молча, не прерывая, хотя иногда внутренне просто выходил из себя, видя, как несправедливо или поверхностно судят о нем. Однако он сдерживал свое возмущение, пытаясь сосредоточиться, чтобы позже объяснить все Юзале. В других случаях он не мог не удивляться проницательности оценок председателя. Рассказ Юзали наглядно показал ему целые залежи неиспользованных возможностей, упущенных шансов, источники совершенных ошибок.

Юзаля, вопреки своим прежним намерениям, начал раскрывать все, чем располагал. И его удивляло, а одновременно и тревожило спокойствие, с которым Горчин воспринимал его слова. Неужели Михал, до сих пор отмахивающийся даже от видимости критики, неожиданно начал с ним соглашаться? Не о таком пассивном согласии он думал, по правде говоря.

— И что ты теперь скажешь, секретарь? — спросил он наконец Горчина. — Ты требовал вопросов. Теперь они у тебя есть. Собственно говоря, есть только один: кто прав?

— Не слишком ли это, товарищ Станислав, — требовать ответа на такой вопрос от меня, — сказал Михал тихо. — Во всяком случае, сейчас, так с ходу?.. Нет, я на себя такое не возьму… Когда-нибудь, наверное, я себе отвечу на ваш вопрос до конца, но для этого нужно время, раздумья, придется бередить больные места… Так что увольте.

— Это уже и есть почти ответ, — улыбнулся Юзаля. — Вот та первая нить взаимопонимания, за которую мы должны ухватиться. Да, твои сомнения говорят, что ты следуешь за моей линией, которую я веду в этом деле. Итак, голову кверху, Михал. Увертки хороши только на ринге.

Михал встал и подошел к столу, около которого на спинке стула висел его пиджак. Из бокового кармана он вытащил смятый голубой конверт. Потом вернулся, держа его перед собой, и сел напротив Юзали.

— Видите, — сказал он, глядя прямо в глаза председателю, — вот доказательство моей слабости и поражения. Я уже был на краю пропасти, откуда человек видит только черную бездну. Я хотел прыгнуть, готов был совершить этот шаг в течение нескольких последних дней, даже еще сегодня. И вы заставили меня вспомнить, что меня зовут Михал Горчин и что я член партии… Здесь написано, что я отказываюсь от своего поста, — добавил он, — а вернее, было написано. — Он разорвал конверт и смял его в руке.

Было уже около пяти тридцати. Валицкий стоял уже больше десяти минут. Он понимал, что если Михал Горчин сейчас не покажется в дверях дома, все его расчеты окончательно рухнут.

«Наверно, лежит себе спокойно в кровати, испытывает моральное похмелье, но уже освободился от всех опасений и тревог. Разговор с Юзалей уже позади, он покаялся и обещал исправиться, рассчитывая на легкое прощение для блудного сына, покорно вернувшегося на правильную дорогу. И от своей девушки отказался, отбросил ее, как ненужный балласт. Итак, ты снова попался, мой милый, глупенький Стефан Валицкий. Ты дал себя обмануть, как ребенок, как какой-нибудь наивный простачок, благородной иллюзией борьбы и страданий… Утешься только тем, что главный редактор будет доволен».

Валицкий завел мотор. Еще минуту он смотрел с последним проблеском надежды на двери дома, которые все еще притягивали его взгляд. Потом тронулся, разворачивая машину, чтобы выехать на мостовую. Когда наконец он включил первую скорость, из дома выбежал Михал Горчин и бросился напрямик через газон в сторону парка.

У Валицкого так екнуло сердце, что он невольно отпустил сцепление, и мотор заглох. Не спеша он повернул ключ зажигания, машина двинулась с места и затормозила, загородив дорогу Михалу. Горчин остановился. Он не узнал ни автомобиль, ни сидящего внутри мужчину, который дружески ему улыбался.

— Это я, Валицкий, из «Газеты работничей». — Он открыл дверь, догадываясь по отсутствующему взгляду Горчина, что тот его не узнал.

— У меня нет времени, — Горчин, как бы протестуя, поднял руку, — я спешу на автобус.

— Садитесь, я вас подвезу.

— Ну если так, — пожал тот плечами и неуклюже влез на переднее сиденье. — Откуда вы здесь взялись? Куда вы сворачиваете?! Ведь на вокзал вправо!

— Правильно еду, я даже сказал бы, очень правильно, — безмятежно засмеялся Валицкий. — За эти несколько дней я успел неплохо познакомиться с вашей дырой. Едем прямо в Н., товарищ секретарь.

— Ах, понимаю, вы вчера слышали наш разговор с Юзалей.