Счастливчик

— Не валяйте дурака. Я имею в виду материал, который вы собирали у нас в районе.

— А… Так, кое-что набрал для последней страницы газеты.

— Я говорю о другом.

— Я должен был написать большую статью, и, честно говоря, мне чертовски хотелось это сделать. Даже помимо приказа моего шефа. Но боюсь, что ничего не выйдет.

— А что же вам помешало? — удивился Горчин.

— Да, по правде говоря, сам не знаю.

— А о чем эта статья?

— Скорее, о ком.

— Ну и?..

— О вас, товарищ Горчин.

— Понятно, ведь я в Злочеве самый главный, — Он коротко засмеялся, но тут же его лицо снова приняло серьезное выражение. — И вы не воспользовались таким случаем?

— Хотите знать почему?

— По правде говоря, не хочу. Но если это вам нужно для хорошего самочувствия, то давайте. — Горчин улыбнулся.

Девушка подала завтрак.

— Так почему? — уже серьезно спросил Горчин.

— Только потому, что вы сегодня утром вышли из дома. Нет, я не шучу… Потому, что вы сегодня едете в Н., — он колебался только одно мгновение, — за Катажиной. Да, именно поэтому. — Валицкий выдержал внимательный и серьезный взгляд Горчина, в котором не было ни удивления, ни интереса, а только какой-то блеск беспокойства, оттого что сидящий напротив молодой человек знает о нем больше, чем следовало. — Потому что это для меня значит, что вы честный человек.

Всю оставшуюся дорогу Валицкий рассказывал обо всем, что узнал в Злочеве. Горчин слушал его молча, поддакивал, иногда вставлял какое-нибудь слово, возражал, поднимал брови от удивления, смеялся или в нескольких словах выяснял какой-нибудь вопрос.

— Нам куда? — спросил Валицкий, когда они уже въехали в Н.

— Я покажу вам дорогу — это на окраине города.

— Волнуетесь? — спросил снова Валицкий.

— Почему-то только сейчас начал волноваться, — едва улыбнулся Горчин.

— Вот сюда, — сказал он наконец после того, как они некоторое время колесили по узким мощеным уличкам предместья. — Пятый дом с правой стороны.

Из-за низкой стены ровно подстриженной живой изгороди виднелся небольшой домик, контрастно вкомпонованный живым пурпуром кирпичей в зелень деревьев и кустарника. Он еще не был достроен, во втором этаже окопные проемы были забиты почерневшими от дождя досками.

— Я приехал, — Горчин протянул руку Валицкому, — спасибо вам.

— Вам спасибо, товарищ Горчин. — Валицкий задержал его ладонь в своей дольше, чем полагалось при прощании.

— За что?

— Трудно определить. Скажем, за то, что вы помогли мне уяснить многое в самом себе.

Они серьезно посмотрели друг другу в глаза.

— Ну что же, думаю, что мы еще когда-нибудь встретимся, — сказал наконец Горчин.

— До свидания.

Они еще раз пожали друг другу руки, и Михал вылез из машины. Он остановился перед железной калиткой и нажал на дверную ручку. Она подалась.

— Езжай, дружище, — повернулся он к Валицкому, — сегодня ты уже не можешь мне ничем помочь.

Валицкий кивнул головой, поднял в приветствии руку и рванул машину вперед, оставляя за собой клубы пыли.

Михал Горчин вошел во двор, посмотрел на окна, прикрытые занавесками, и зашагал к дому, щурясь от золотого шара июльского солнца.

Збигнев Домино ШТОРМ

Подход к людям — такое же искусство, как управление кораблями. И те и другие живут в ненадежной стихии, подвергаются разным неуловимым, но сильным влияниям и хотят, чтобы вы оценили их достоинства, а не занимались выявлением их недостатков.

Дж. Конрад-Коженевский.

«Зеркало морей»

1

Ракетный корабль «Морус» возвращался в порт приписки. Многодневные учения на Балтийском море заставили его почти непрерывно патрулировать определенную акваторию и только изредка заходить на запасные базы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и сам малый ракетный корабль, и его немногочисленная команда гнали изо всех сил, с нетерпением ожидая того момента, когда они смогут причалить к берегу. Подходивший к концу рейс был трудным не только из-за своей продолжительности, но и потому, что море неприязненно встретило моряков. Осенняя Балтика, ставшая серой в ожидании зимы, исхлестанная северо-западными ветрами, покрывалась морщинами штормовых волн, бросала кораблем, как пинг-понговым мячиком, оплевывая его брызгами пены. Так было почти все время. А сейчас, когда до порта оставалось всего несколько миль, рассерженное море словно окончательно решило разделаться с «Морусом»; ветер и волны с каждой минутой становились все более назойливыми и грозными.