Счастливчик

— Знаешь, Станислав, — рассказывал Курт, — мой дед, гамбургский рабочий, погиб коммунистом в лагере под Любеком, а мой отец, солдат вермахта, был убит на восточном фронте. Ну и что все это для меня, офицера и коммуниста, значит? Я не помню ни отца, ни тем более деда. Можешь себе представить, как я хотел бы, чтобы они сейчас были живы? И если бы они сейчас были живы, возможно, мне пришлось бы выбирать между отцом и дедом. К примеру, если бы оказалось, что дед все еще живет в Гамбурге и является коммунистом, а отец нет? Хотя из того, что я знаю, отец никогда не отрекался от деда и держался подальше от гитлеровцев. А в вермахт брали всех, а под конец воины любых калек и даже детей. Война… Мы оба, Станислав, принадлежим к тому поколению, которое последствия войны испытало на собственной шкуре. Я потерял отца; мать, к счастью, жива до сих пор, сестра забрала ее с собой, в Лейпциг. Знаешь, я очень хотел бы, чтобы ты когда-нибудь поговорил с этой типичной немецкой женщиной, для которой дети и дом — самое главное в жизни… Ты, Станислав, даже не представляешь себе, как мы, немцы, живущие на востоке, отличаемся от тех, западных. Это уже почти два разных народа, хотя мы изъясняемся на одном языке. А ты думаешь, что напрасно у нас в ГДР говорят не только о государстве, но и о народе Германской Демократической Республики? И хотя ты мне этого не скажешь, но, не сердись, все же, наверное, либо ты, либо твои друзья думаете: если что-нибудь случится, можем ли мы на них положиться? Комплексы? Может, и не комплексы. Хотя раз уж мы об этом заговорили, то, прости меня, даже мы с тобой не освободились от них. Вроде бы мы говорим о других, а ведь подсознательно отождествляем себя с ними. Но для того, чтобы освободиться от этих комплексов, чтобы поступать разумно, мы должны до конца расправиться с тем, что сидит в нас самих, что является иррациональным и неразумным. Правда, это уже почти философия. Но верно одно, что в случае чего ты можешь быть спокоен за меня и моих матросов… Сам знаешь, мы иногда стоим в дозоре. Бывает, что минуты нет спокойной. Каких только провокаций там, на Западе, еще не придумали! Об этих паршивых посудинах «Осте» и «Траве», которые днем и ночью болтаются вблизи территориальных вод ГДР, о самолетах-разведчиках не поит даже говорить. Но они придумывают другие штучки. К примеру, сажают молодежь на прогулочные суда и катаются недалеко от наших берегов! Мегафоны, воздушные шарики, листовки, музыка, оскорбления, смех, песенки. Стоишь в дозоре, а тут к тебе совсем близко подплывает настоящий пропагандистский, провокационный увеселительный аттракцион. Девушки раздетые, загорают, машут руками матросам, зовут к себе на корабль, обещают, что отвезут их туда, куда они захотят. Вежливые, веселые, ссылаются на общенемецкое единство, предлагают меняться сигаретами, пивом, шоколадом. Наши парни скрипят зубами, посмеиваются, молчат и делают свое дело. А иногда ночью бывает так. Твой корабль дрейфует или стоит на якоре. Они подплывают, бросают якорь рядом, спускают штормтрап и освещают его всю ночь. Догадываешься, зачем они все это делают? Понятно! Они рассчитывают на это, провоцируют, надеются на то, что кто-нибудь из моих парней «выберет свободу». Или тащится за тобой почти вплотную и проводит учения «человек за бортом». Мегафоны работают на полную катушку. «Немец в немца стрелять не должен, а если уж стрелять приходится, то не нужно попадать!» А они стреляют, и к тому же метко. Сколько наших в Берлине или на границе получило пулю в спину, да еще из засады? Мои ребята об этом знают. И их даже не нужно специально агитировать на партийных собраниях или в FDJ. Ребята гордятся своей социалистической родиной. Теперь, когда они там, на Западе, вынуждены признать нас как государство, все несколько изменилось; они ведь там тоже не дураки, поняли, правда с некоторым опозданием: собака лает, а караван идет дальше. Но провокации продолжаются. А что им сделаешь? Открытое море. Пока они не нарушают международных правил о безопасности на море, им можно проводить любые маневры. Помню, неделю тому назад это было, в открытом море. Возвращаюсь из дозора. Идем, конечно, в полной боевой готовности, но сам знаешь, каково бывает, когда после недели болтанки возвращаешься домой. Вдруг сигнальщик докладывает: «Чужие торпедные катера с правого борта». Смотрю. Атакуют меня по всем правилам. На полной скорости хотят мне пересечь курс. Да, это они, из Бундесмарине. «Боевая тревога! Приготовиться к отражению атаки торпедных катеров». Я хотел бы, чтобы ты посмотрел, как в один миг все стояли на своих местах. И очень жалею, что на борту у меня не было никого из штаба — пятерка с плюсом за боевую подготовку была бы обеспечена! А те провели ложную атаку и завернули почти перед самым носом. Представляю себе, какие мины должны были иметь эти господа после того, как они увидели, что происходит на моем корабле. Я видел, что у моих наводчиков аж руки побелели, с таким напряжением они держались за рукоятки орудий. И вот попробуй разбери, когда эти господа только провоцируют, а когда по-настоящему ударят…