Счастливчик

Вполне возможно Паркинсон у меня был уже за пять или даже за десять лет до того утра во Флориде, когда начал подёргиваться мизинец. Учёные считают, что к тому моменту, когда у людей появляется даже едва заметный тремор — красный огонёк, если угодно — мертво уже около восьмидесяти процентов клеток чёрной субстанции, они абсолютно утеряны без какой-либо возможности на восстановление. Что подводит меня к последнему предложению абзаца: «Но обычно пациенты обращаются к врачу только после появления тремора рук». Хреново, если у меня действительно это прогрессирующее дегенеративное заболевание мозга. Но неужели, чёрт возьми, из-за этого мне теперь нужно посвятить ему жизнь, пусть оно и занимает солидную её часть? Одной из вещей, которые я в том числе терял, — была свобода, но не в физическом плане, как следствие гибели тысячи крошечных клеток. Если диагноз был верен, если у меня была эта болезнь, тогда я навсегда становился заложником прогнозов, и значит терял самореализацию в творчестве. Меня бы отслеживали и изучали, сравнивая с такими же, как я. Результаты были бы тщательно исследованы, чтобы узнать отклонился ли я (и насколько) от нормы и насколько течение болезни отличается от прогнозов. Всё, на что я мог рассчитывать, — пошаговое прохождение процесса от «А» до «Я»: пять ступеней принятия смерти Элизабет Кюблер-Росс (отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие); мой самый тяжёлый личный опыт сводился к общему «списку дел» какой-то швейцарской женщины, которую я и в глаза-то не видел.

Не высказать словами, чем эта перспектива быть неизменно предсказуемым являлась для моего ощущения индивидуальности. Если мой диагноз выплывет наружу, он будет не просто информацией для моих работодателей, а скорее всего, поводом изменить ко мне отношение. Или миссис Джонс, соседка по двору, начнёт сплетничать с другими родителями в карпулинге[53]. А если весь мир будет знать? После свадьбы и поминальной службы по отцу, я хорошо понимал, как таблоиды поработали бы с этой новостью: обладать ей — значит обладать намного большей частью меня, чем я хотел бы поделиться. Я не просто терял свой мозг, я терял право голоса.

Возвращаясь к началу: «Болезнь Паркинсона, иногда называемая дрожательным параличом, обычно возникает в возрасте от 50-ти до 65-ти лет». Я хватался за это предложение, как за спасательный плот, за единственную возможность на спасение. Как сказал тот врач — маловероятно, чтобы у кого-то моего возраста был Паркинсон.

В «Маунт Синай Хоспитал» заканчивая дотрагиваться каждым пальцем до кончика носа перед великим светилом в области изучения болезни Паркинсона, я понял, что с треском провалил все тесты. Поэтому для меня не стало сюрпризом его предложение присесть в кресло напротив его стола после того, как я оделся и вошёл в его кабинет.

— Мне очень жаль, — сказал он сочувственно. — Для меня совершенно ясно, вне всяких сомнений — у вас болезнь Паркинсона с ранним началом.

И что теперь?

ПОБЕГ АРТИСТА: ВОЗРОЖДЕНИЕ

Как только Макети Мак озвучил свой вердикт, у меня не осталось выбора, кроме как согласиться, что у меня ранняя стадия болезни Паркинсона с ранним началом. Придется пройди долгий путь к принятию, как сказала бы миссис Кюблен-Росс. В моём случае это означало пройти невероятно долгий путь. Головой я понимал, что все медицинские факты подтверждают наличие болезни. По крайней мере, придётся вести себя, будто она у меня есть: найти нужный способ лечения, строго соблюдать все предписания и так далее. Но пока что отрицание никуда не делось.

Я упрямо хватался за фантазии, продолжал надеяться, что мой диагноз окажется ошибочным. Или ещё лучше: не просто надеялся на ошибку, а воображал, что болезнь сама по себе исчезнет, как по волшебству. Допустим, выпала бы пара дней без симптомов, Трейси намекнула бы, что поменяла зубную пасту — заметил ли я разницу? Я хлопнул бы себя по лбу и сказал: «Боже правый, дорогая, — паста! Вот в чём дело! Ты излечила меня!» Знаю, звучит бредово, но, блин, вы же прочитали первую половину книги.

Поначалу раздражение, разочарование, страх были моими постоянными спутниками, но я никогда не прибегал к обвинениям. Кого было винить? Бога? Моё представление о духовности было иным, чем сейчас, но даже если бы я был фундаментален в своей вере, я бы предположил, что у Бога есть дела поважнее, чем просто так поражать меня дрожательным параличом. Не в этом заключается Его Работа.