Счастливчик

Я сказал, что это вовсе не так, поскольку контракт предусматривает участие в сторонних проектах. Она справедливо заметила, что большинство сценаристов, продюсеров и режиссёров, с которыми я хотел поработать, было связано обязательствами с другими студиями. Они не могли работать на «Юнивёрсал» и не могли ждать, когда я освобожусь для их фильмов. И мы оба понимали, что на уме у «Юнивёрсал» — штамповать «Секрет моего успеха» снова и снова, пока это приносит деньги.

— Ты не понимаешь, — эти слова показались мне странными ещё до того, как слетели с языка. Говорил ли я их когда-нибудь Трейси? — Я просто хочу воспользоваться шансом. Эта сделка даёт возможность зайти ни с чем с одной стороны туннеля и выйти с другой, сжимая что-нибудь в руках. Так что я в деле.

СКВОЗЬ МУТНОЕ СТЕКЛО

Лос-Анджелес — Нью-Йорк, весна-лето 1992.

В дни подготовки к «Ради любви или денег»[57], первому моему фильму для «Юнивёрсал» (подобию «Секрета моего успеха») я занялся другими делами, по личной части и по рабочей. Мы с Трейси и Сэмом полетели в Калифорнию (у нас до сих про есть там дом, на всякий случай), чтобы я мог заняться режиссурой эпизода «Бруклинского моста» для моего старого друга и наставника по «Семейным узам», Гэри Голдберга. С тех пор, как я снял эпизод «Баек из склепа», прошёл год, так что я мигом ухватился за предложение Гэри: режиссура переставала быть интересной подработкой, давая возможность для дальнейшей карьеры. В добавок к этой работе, в попытке отвлечься от проблем со здоровьем и небольшой потери в весе, я с маниакальной одержимостью занялся фитнесом.

Мало того, что мой инструктор-сержант каждый день в четыре утра стучался в дверь, чтобы вывести меня на пробежку вокруг кампуса Калифорнийского университета Лос-Анджелеса или вверх-вниз по ступенькам трибуны «Дрейк Стэйдиум» перед тем, как загнать мою задницу в гараж на изматывающую получасовую тренировку с железом — таков был его режим, так мне ещё приходилось питаться порциями, способными заморить и хомяка. Но это только пол беды: сокращение потребления алкоголя до одного раза в неделю — вот что было настоящей пыткой.

До того, не представляя, чем я вообще на хрен занимался, теперь я осознал, что начал входить в третью стадию модели Элизабет Кюблер-Росс по борьбе с утратой — после «отрицания» и «гнева» на горизонте замаячил «торг». Хотя я ещё не до конца осознавал, что Паркинсон захватил моё тело, сама жизнь и интуиция приказали жёстко начать устанавливать контроль во всех областях, в каких это ещё возможно. Если БП собиралась лишить меня возможности работать перед камерой в качестве актёра, значит надо застолбить для себя местечко позади неё в качестве режиссёра. И если нужно было взять гарантированный чек от «Юнивёрсал», чтобы покрыть возможные финансовые потери, то я готов был пойти на это даже ценой творческой свободы.

Что касается фитнеса, то я считал, что эта добровольно взятая на себя нагрузка укрепит мои позиции по двум фронтам. Я убедил себя, что закалка, выносливость и повышенная физическая стойкость должны каким-то образом послужить оплотом на пути неврологической эрозии. А ещё это нужно было для отвода глаз. Даже при дальнейшем развитии болезни, те, кто не знал о моём истинном положении, принимали бы мой улучшенный внешний вид, как доказательство того, что я был здоровее, чем есть на самом деле.

Для некоторых употребление алкоголя всего раз в неделю — не такое уж тяжёлое испытание, они, возможно, даже не задумываются об этом. У меня же возникли трудности с выполнением этой дисциплины. Как-то раз, попивая холодное пиво с моим агентом Питом Бенедеком, наблюдая как «Редскинс» громят «Биллс» на Супербоуле, я изложил ему суть этой проблемы, поймав себя на том, что говорю, как пьяница:

— Хорошо, что у меня нет проблем с алкоголем, — признался я. — А то сомневаюсь, что смог бы когда-нибудь бросить пить.

Вообще-то, чтобы преуспеть на алкогольной стезе, мне пришлось положить на это немало сил и упорства. По факту, пьянство никогда не было моей сильной стороной. Я был некрупным и очень быстро пьянел. Просто для поднятия бокалов всегда находилась причина. В конце 70-х это был юношеский бунт. Выпивка была противодействием самосознанию, поглощающему во мне эксцентричного подростка, пытающегося найти своё место в этом мире. Затем в 80-х, поскольку масштабы моих достижений превысили все самые дикие фантазии, алкоголь (весь бесплатный «Мусхед») стал неотъемлемой частью якобы победной вечеринки длинною в десять лет.