Счастливчик

Вина предполагает наличие причинности, а в этом плане Паркинсон остаётся тёмным пятном. Учёные пока что не определили конкретную причину возникновения БП. Большинство полагает, что это сочетание генетических и экологических факторов, но точку пока ставить рано. В моей семье не было случаев болезни Паркинсона, но это не значит, что генетическая предрасположенность не могла подвергнуться воздействию таких загрязнителей окружающей среды, как, например, пестициды.

Мне стало известно, что спустя много лет, минимум у трёх человек, работавших со мной в ванкуверских студиях «Си-Би-Си», где в середине 70-х мы снимали «Лео и я», был диагностирован Паркинсон с ранним началом. Неизвестно, было ли это совпадением или свидетельством экологической причины — синдромом больного здания[54]или химическим воздействием. Последнее, что я слышал, — исследования в этом направлении идут полным ходом, и, в силу очевидной причины, я рассчитываю на их результат. Не потому, что хочу кого-то обвинить — плохого парня, чтобы выпустить пар, закидав его исками на абсолютно законном основании. Настоящая причина моего интереса: если их исследования дадут ещё один ключик к загадке происхождения, то зная причину можно найти верный путь к лечению.

Доктора спрашивали меня, не имел ли я дело или не подвергался ли воздействию химикатов на базе тяжёлых металлов, не употребляли ли таких опиумсодержащих наркотиков, как героин и лауданум или соединений морфина: у некоторых героиновых наркоманов развивается особая форма Паркинсона вследствие употребления его синтетических аналогов, содержащих МФТП[55]. Ответом на все эти вопросы было «нет». Также существовала возможность последствий травмы головы: у меня было несколько сотрясений при игре в хоккей. Само-собой я не мог не думать о Мухаммеде Али, чей Паркинсон, как я полагал (возможно ошибочно), мог возникнуть от многочисленных сильных ударов, полученных на ринге. Но врачи в один голос отвергли травму головы, как причину возникновения болезни.

Если и были ситуации, когда я неосознанно подвергал себя риску, то сам был в этом виноват.

Вообще моя вина, как я её видел, заключалась в неспособности предвидеть надвигающуюся беду. Из-за всех трудностей, что я испытывал в отношении окончательного «нет» — этой надвигающейся катастрофы, которая могла стоить всех безмятежных лет, проведённых в «Доме веселья», — я никогда не готовил себя ни к чему настолько беспросветному, настолько абсолютно дерьмовому. Почему я? Почему не я? Искать объяснения — это часть человеческой природы. Я очень сильно хотел, чтобы моя болезнь оказалась метафорой (стремление, которое блестяще разобрано в книге Сьюзан Зонтаг «Болезнь как метафора»). Мой Паркинсон представлял собой падание второго ботинка. Это была расплата. Счёт, брошенный на грязный стол после шикарного банкета, сулящего расстройство желудка. После такого поворота у меня не было другого выбора, как принять честную игру.

Со злобой или без, моим единственным немедленным выходом было ужиться с болезнью, пока не нашёл бы способа от неё избавиться. В последующие несколько лет я редко ходил к неврологу, но самый первый врач, что поставил диагноз, дал мне рецепты на два разных препарата от БП: «Синемет» — коммерческая версия леводопы или L-дофы, и «Элдеприл» (в основном известный, как селегелин гидрохлорид). Каждое из них по-своему воздействовало на мозг, чтобы свести к минимуму проявление симптомов. Оба они были мизерной частью постоянно растущего числа общепринятых препаратов для лечения БП, таких как: «Комтан» (энтакапон), «Парлодел» (бромокриптин), «Рекоп» (ропинирол), «Пермакс» (перголид), «Мирапекс» (прамипексол дигидрохлорид), «Артейн» (тригексифенидрил), «Когентин» (бензотропин) и «Симметрел» (амантадин). Некоторые помогают лучше других, некоторые не помогают вообще — в зависимости от организма пациента, а также от особенностей и тяжести заболевания. С течением лет, в разное время и в разных сочетаниях я познакомился почти со всеми этими препаратами. Ни один из них не излечил меня. По крайней мере, на момент написания этих строк.

Врач хотел, чтобы я начал с «Элдеприла», который облегчает симптомы, продлевая процесс выработки дофамина клетками мозга. Я принимал его около недели — на усиливающийся тремор в левой руке он практически никак не влиял. Опять же, важно отметить, что у каждого больного симптомы проявляются в индивидуальном порядке, но не отклоняясь от общей картины паркинсонизма. Поэтому организм каждого больного по-разному реагирует на лечение. Важно чтобы он или она тесно сотрудничали с неврологом, дабы найти наиболее эффективный способ борьбы с болезнью. Также они должны найти оптимальный баланс между преимуществами и побочными эффектами различных препаратов. Если бы я последовал этому совету, мой опыт с «Элдеприлом» был бы более успешен, но я хотел немедленного результата. По сути, я хотел просто избавиться от симптомов, чтобы забыть об этом недоразумении на как можно долгий период, и, что более важно — отвести от себя любопытные взгляды.