Счастливчик Лазарев

— Я хотела не к вам. Вы человек занятой. Мне нужно взять интервью у специалиста. Посмотреть завод, изучить производственный процесс и тайны технологии. Для очерка. Для положительного, потому что ваш завод перевыполняет план по валу и по… — она достала из той же сумочки блокнотик, листнула его, — и по номенклатуре. Я правильно сказала? Может быть, я не так что-то делаю, но это первое мое интервью. Извините.

— Понятно. Вам нужен человек, который показал бы завод. Верно? А может быть, вы позволите мне дать вам интервью? Представляете, это будет и моим первым интервью, Ратмира Кондратьевна! Я покажу вам завод, познакомлю с производственным процессом и постараюсь осветить все тайны технологии. Решайте. У меня время есть.

Девчонка испытующе посмотрела на Никитина: не шутит ли седой человек. Никитин не шутил. За шестнадцать лет на его завод-невеличку не захаживал ни один журналист, не рассчитывая «в мире горшков» найти что-нибудь, достойное внимания читающей публики. Кроме того, «кузнечик» в очках-фарах нравился Никитину, и ему захотелось увидеть дело рук своих этими неусталыми юными глазами. Можно бы, конечно, спихнуть девчонку Тихонову или Карасеву, но ведь завалят бедняжку цифирью, сухомятью «тайн технологии», а тут — первое интервью! Все равно что первый бал…

Он перелистнул сегодняшний день «бортового журнала», — ничего, дела подождут, — и уже сухо, строго, нагнетая официальность, сказал:

— Наш завод — предприятие современное, растущее, у него, смею вас заверить, большое будущее, но мы не относимся к категории так называемых ведущих, головных промышленных объектов. У нас всего шестьсот человек рабочих, и едва ли, Ратмира Кондратьевна, вам удастся поразить своих читателей размахом, масштабами, сногсшибательными цифрами. Чего нет, того нет, прошу это учесть.

— А я не за масштабами! Знаете, я за чем? За красотой. Вы же выпускаете художественные изделия? Ведь так? Зав мне сказал: «Поищи что-нибудь редкое, экзотичное». Я на завод по рафинированию золота не пошла, подумаешь, золото! Я хочу написать о людях, созидающих красоту.

«Кузнечик» умилял Никитина! Ей захотелось написать о красоте, и она пошла на завод бытовой сантехники!

— А ваш зав сказал, что составляет главный процент нашего вала? Наша основная продукция — унитазы. И столы-раковины. Мы выпускаем бытовую сантехнику. А художественные изделия — всего полпроцента плана.

На чистый лоб Ратмиры Кондратьевны набежала тень. «Кузнечик» задумался. В ее голове совершалась большая работа, вырабатывалось важное решение. Первое. Самостоятельное. Никитин молчал, не желая мешать этому свершению. И как отблагодарил, как порадовал Никитина милый «кузнечик» за невмешательство! Тряхнув копешкой, девушка убежденно сказала:

— По-моему, красота везде есть. Она всюду, где человеческий труд.

10

— Это же ад, — сказала Ратмира Кондратьевна, испуганно оглядываясь под черными, насквозь прокопченными сводами старой «гончарни». Золотой карандашик ее, нацеленный на страничку блокнота, растерянно замер; действительно, «гончарню», в которой когда-то формовались и обжигались канализационные трубы, дворцом не назовешь: лохматая от копоти кровля, фантастические переплетения вентиляционных и вытяжных труб, за распахнутыми железными дверями огненно-красные печные своды, а по углам до сих пор лежали сугробы нерастаявшего грязного снега… Остывшая, холодная «гончарня» походила в настоящее время скорей на крематорий или на те сооружения господа бога, где души грешников горят вечным огнем.

По теперешним параметрам работа в «гончарне» была каторжной: совковая лопата, тачка, носилки, адский жар у печей, адский холод у дверей. Заводишко был трофейный, наверное сооруженный еще во времена Бисмарка, и начали работать на нем пленные немцы.

А потом и наши работали — и тоже тачка, лопата, носилки, и, разгружая вагонетки с обожженными трубами, поливали себя водой, чтобы не затлелась одежда.

Когда Никитин получил под свое руководство «гончарню», у него, как у Ратмиры Кондратьевны, вырвались те же слова: «Это ад!». Из всех дверей валил зеленый дым, печи запойно хрипели, языки пламени плясали на стенах, а полуголые люди обливались потом.

И бывший полковник Никитин заявил: «Эту мерзость надо разнести в пух и в прах!». И заносчиво добавил: «Немедленно!».

Шесть лет пыхтела еще, дымила, плевалась огнем и дымом «гончарня». Она работала до тех пор, пока не был построен, сдан и пущен новый завод. Адские печи погасли девять лет назад, но вот еще стоит это чудовище на территории завода, наводя ужас на молодых работниц, спешащих домой после ночной смены. Заводские Эдисоны изобретают один проект за другим, во что перестроить это копченое пугало. Одни предлагают, разломав печи, соорудить в помещении спортивный зал, другие — плавательный бассейн, а Эдисоны постарше хотели бы построить здесь солярий с грязевыми ваннами и озонированным воздухом. Но сочинить проект куда проще, чем осуществить его…