Счастливо оставаться!

А вот как заказывали, знал Виктор. Вчера ночью, поднимаясь в машине по серпантину, расположенному рядом со сталинской дачей, Гена заказывал музыку, ругал хохлов и называл водителя братом.

– Ты, брат, мне завтра тачку организуешь? – по-свойски уточнял Вольчик.

– Можно, – коротко отвечал немногословный абхазец.

– В шесть.

– Можно и шесть.

– Сколько?

– Один.

– Что один?

– Тысяча один.

– Точно?

– Сказал – один.

– Приедешь точно? – интересовался Гена.

– Сказал…

Сказал – сделал.

Увидев в дверях Гену, водитель заулыбался, обнажив целый ряд золотых зубов. Вольчик сморщился и заговорщицки посмотрел на Мальцева.

– Витек, – еле слышно проговорил Гена. – Это шо за подстава?

– Так ты ж вчера сам договаривался! Ты чего? Не видел?!

Вольчику не оставалось ничего другого, как поменять растерянное выражение лица на «уверенное в своей правоте».

– А шо? – тоном измученного комфортом человека произнес Гена. – Даже прикольно.

Пообещав водиле поторопиться, Вольчик вернулся в холл к поджидающей его компании, встал по центру и торжественно произнес:

– Люди добрые!

Персонал пансионата при звуке Гениного голоса вытянулся по стойке смирно и замер в предвкушении зрелища.

– Простите меня и не поминайте лихом. Отдыхайте и радуйтесь! Братья и сестры! – пафосно воззвал он к народу и шагнул к Мальцеву, широко распахнув объятья: – Давай, братан!

К Тамаре подошел с определенной опаской, протянул руку и покровительственно обронил:

– Давай, не умничай. Будь проще, мать. Береги Витька. Хороший он мужик…

«Не то, что я!» – мысленно продолжила Мальцева начатую фразу.

Маруся подбежала, не дожидаясь высочайшего внимания, и повисла на Гене, обещая «слушаться папку».

– Пора, Вика, – скомандовал Вольчик и схватился за чемодан.

Краснодарское семейство начало загружаться. Расселись. Виктория обняла Машку, прослезилась и помахала Мальцевым свободной рукой. Виктор захлопнул двери. И машина, просигналив, покатилась к воротам. Кубанцы покинули пансионат.

Спустя часа три на Тамарин телефон пришла эсэмэска: «Я тебя найду» за подписью «Стас». Мальцева стерла текст и загадочно улыбнулась:

– Хорошие они люди. Правда, Витюша?

Наступивший вечер показался Мальцевым довольно скучным. До конца пребывания в пансионате осталось ровно четыре дня.

– Как же мне скучно! – жаловалась Маруся родительнице. – Как же мне скучно!

– Чем я могу тебе помочь? – бесстрастно поинтересовалась Тамара.

– Поиграй со мной! – приказала девочка и надменно взглянула на мать: «Ну-у-у-у, чем ты меня удивишь на этот раз?»

По Машкиным правилам, Мальцева должна была вскочить с деревянного лежака, покрытого полотенцем, встать по стойке смирно и жизнерадостно гаркнуть: «Что… новый… хозяин… надо?»

В этот момент Маруське приписывалось зевнуть, можно даже не закрывая рта, а потом небрежно позволить развлекать себя, горемычную. Стандартный набор игр за девять лет совместного проживания в «Уставе единственного ребенка в семье» был давно прописан и успел изрядно надоесть как Машке, так и ее родителям.

Понимая, что любое предложение с ее стороны вызовет мощное сопротивление («Опять эта твоя балда!.. слова!.. города! и т. д.»), Тамара с ответом не торопилась, перебирала гальку и раскладывала ее по отдельным кучкам. Маруся снисходительно наблюдала за бесполезными, как ей казалось, материнскими действиями и поражалась такой удивительной нерасторопности старших.

– И что ты делаешь? – нетерпеливо уточнила девочка.

– Я-а-а-а?

– Ну не я же!

– Играю.

– Играешь? – возмутилась Машка.

– Играю.

– Сама с собой?

– А с кем же еще? – как ни в чем не бывало проронила Тамара.

– Ну могла бы меня пригласить, – подсказала девочка.

– Зачем? Ты же все равно не будешь!

– Откуда ты знаешь? – обиделась Маруся и отодвинулась на противоположный край лежака.

Сидели молча. Мальцева любовалась на сформированные кучки и не знала, что делать дальше. Интригу надо было чем-то поддерживать, а чем – неизвестно. Решила просто тянуть время, пока Машка не выдержит и не начнет разговор. А там – куда-нибудь да кривая выведет! Например, прошлый раз она вывела их к заброшенному вокзалу, внешне напоминающему павильон для съемок очередного блокбастера о конце света или ядерной зиме. В результате Виктору пришлось фотографировать собственную дщерь на фоне зияющих черной пастью тоннелей, а Тамаре рассказывать историю появления железнодорожной станции Псырцха, почерпнутую ею из забытого отдыхающими путеводителя по Абхазии. Прослушав краткую лекцию о трудовом подвиге новоафонских монахов в создании водопадов, запруд, в проведении железной дороги по труднопроходимым горным местам, Маруся задала неожиданный, во всяком случае для своих родителей, вопрос:

– А у монахов дети родятся?

Узнав, что не родятся, искренне удивилась:

– А зачем?

– Что зачем? – в один голос возопили обескураженные Мальцевы.

– Строили зачем?

– Затем, что надо, – глубокомысленно произнес Виктор.

– Все равно не понимаю зачем, – стояла на своем Машка. – Ты работаешь для того, чтобы я не знала ни в чем нужды. Мама – тоже. Эти-то зачем?