Счастливо, товарищ…

хозяин убогой судьбы,

кого же ласкали сирены,

любезные лику Судьи?

«Ах, если бы стать гранатою,

и вражьи крушить дома.

Жалея цветы, помятые

фонтанчиками дерьма…»

Всё кончено, честное слово.

Лениво толкает сквозь строй

живого, пока что живого

казённо-простой герой.

Ноябрь-88.

* * *

Товарищ по сцене, когда я тебя позову,

мы встретимся там, где растаяла вечная мгла.

Искомая радость, что прямо от нас пролегла,

способна ослабить бесцветные сны наяву.

И чувствуя: не разряжается в сердце набат

на той стороне с безысходностью в степени «эн»,

мы станем минёрами тщательно сложенных стен

и мало-помалу, но выдавить сможем раба.

А если в конечностях неугасимая дрожь,

как следствие тяжести нового стада ханжей,

умрём и похерим, что кличет беду ворожей,

товарищ по сцене, когда ты меня позовёшь.

Июнь-89.

* * *

По-над белой дорогой, где светел и юн

собирательный образ героев поэм,

прозвучали аккорды эоловых струн.

И растаял в пустынной дали Вифлеем.

И сокрыла Голгофу завеса дождя,

разъярённое небо – от падшего ниц.

И того, кто готов упоительно ждать

появления умных доверчивых лиц.

Потому в полнолуние мне невтерпёж

уберечься от огненной лавы в аду.

И тогда не судьба напороться на нож

в соловьино-густом Гефсиманском саду.

Июль-92.

* * *

За то, что вы меня печалите,

и наказуема вина,

позвольте выкинуть из памяти

недорогие имена.

Других балуя или милуя,

предполагая алогизм,

порою искренне насилует

не очень искренняя жизнь.

И по своим законам тянется,

и не кончается теперь,

поскольку преданные пьяницы

не выставляются за дверь.

И так не хочется повеситься

и даже выпрыгнуть в окно,

пока со мною вместе бесится

в бокале терпкое вино.

Август-92.

* * *

Года усыхают в минуты,

а также – в короткие дни,

имея черты почему-то

устроенной вдруг западни.

Я тоже куда-нибудь денусь,

глотая той жизни кусок,

где суть излагает младенец,

шалея от розовых щёк.

И верить случается поздно,

что где-то за дальней горой

для всех осыпаются звёзды,

как листья осенней порой.

Сентябрь-95.

* * *

Уж если бежать, то в Канаду,

уж если бежать, то всерьёз,

где клёны роняют прохладу

и русская тайна берёз.

Где дождь музыкально дробится,

баюкая голубей,

по рыжей скользя черепице,

по красной каминной трубе.

Где в самую лютую стужу

в шезлонге привидится мне,

что был бы я всё-таки нужен

одной непутёвой стране.

Апрель, май-97.

* * *

Жизнь и стара и юна,

а снова увела

туда, где в полнолуние

разбиты зеркала,

и не пригоршня меди,

а мука во плоти —

красавица как ведьма,

а гений – еретик.

Не ваши звуки рвались

о лезвие ножа?

Безумство – это шалость

пристойных прихожан.

Жизнь и стара, и юна.

Давай забудем ту,

когда Джордано Бруно

привязан был к кресту.

Август, сентябрь-97.

Линия 2: «Этюды и др.»

Осень, этюд

Дома посерели от сырости.

А в транспорте – духота.

Холодное прямо за шиворот

стекает с чужого зонта.

И сумки, и локти, и жалобы

мешают спокойно стоять.

И снова безудержно боязно

за стены свои опоздать.

А все красивые девушки,

согласно такой судьбе,

выходят до той остановки,

где нужно выйти тебе.

Но солнце явится завтра,

и лишнюю влагу – долой!

И вдруг ты плюнешь на право

остаться самим собой.

Сентябрь-83.

Лето, этюд

Телом, призрачно-влажным,

сад опутал туман.

Сук, зао'стренный каждый,

он в себя принимал.

Был он рваным в движении

и узлов навязал.

Холодок пробужденья

затекает в глаза.

Июнь-84.

Берёзке

Писали – да разве хватит? —

на женщину ты похожа.

Возле родимых пятен

гладкая, белая кожа.

Лучшего чувства символ,

мне распрямляешь плечи.

И верится с новой силой

в сокрытую человечность.

Июль-86.

* * *

Наконец-то весной повело

по сугробам до окон,

за которыми так же тепло.

Или так одиноко.

Ветер с юга. Оборвана нить,

паутина редеет.

Ветер-С-Юга, хотелось любить,

ни на что не надеясь.

Удаление времени снов —

аналогия детства.

Это важно: сегодня весной

повело, наконец-то.

Март-87.

Юг

Сентябрь. Утихает лето.

И словно не было в долгу,

на чистом небе солнце метит

довольно низкую дугу.

Отлично проспанные зори.

А после восхвалять богов

за то, что ниспадает к морю

дорога в несколько шагов.

Ещё не ставшее привычкой,

и потому вошло сполна

такое счастье: аритмично

на берег просится волна.

Сентябрь-октябрь-87.

Новогоднее

Торжественно тянется время

с Курантами, бьющими полно.

И звону стеклянному внемлет

единственно общая полночь.

И тесно уже от иллюзий,

но вечен «закон бутерброда».

И всё же, собаки и люди,

счастливого Нового года!

Декабрь-87.

Мартовское

Ты приходишь священными узами

или даже высокими гимнами.

А уход обернётся погибелью.

И кому же тогда эта музыка?

К уменьшительно-милому имени

прилагая эпитеты разные,

я желаю весеннего праздника.

А не то, что любовь твою выманить.

Март-88.

* * *

Я видел плохое с глазами любимых.

Я больше не верю плохому с глазами…

Бывало, смеялись,

бывало, грубили,

бывало, скользящие путы вязали.

Обрывки стихов появлялись нежданно,

и, самое главное, не исчезали.

Живому живая была благодарность

за то, что скользящие путы вязали.

Оттуда, где бесятся долгие вьюги,

следы заметая и мёртвое множа,

бывало и так: приходили подруги.