Счастливо, товарищ…

и шапки-ушанки при этом кидать.

Пора бы отречься от праздного люда,

ведь каждое действо имеет антракт.

Присцилла Лейн-Пресли гремела посудой,

ногой отбивая три четверти такт.

Октябрь-94.

* * *

Нету слова по-французски.

Нету слова по-английски.

Пойте, пьяные тунгуски,

где глаголют аферистки.

И, вибрируя телами,

наступавшие на пятки

пропадут за зеркалами,

помутневшими на святки.

И опять ворвётся ветер,

и опять отбросят пяльцы,

ковыряя на паркете

свои чувства, словно пальцы.

Ноябрь, декабрь-94.

* * *

Ты – Санчо, я – Панса. И хватит об этом.

Не надо стучать по кларнету кастетом.

Прилипшая к памяти музыка ночи

волнует не шибко, тревожит не очень.

Пускай серебрится! Пускай пузырится!

И катится до фараона гробницы!

Но где бы голодная выпь ни кричала —

всё будет, как прежде, всё станет сначала.

Декабрь-94.

* * *

Есть женщины, ради которых…

Есть женщины, возле которых…

Есть женщины, мимо которых…

но нету таких, чтобы враз!

устроить могли бы заторы

на автомобильных просторах,

ныряя в атласные шторы

не завтра, а прямо сейчас.

Май-95.

* * *

Она в руках держала флейту

и, прячась за картон,

смыкала градус Фаренгейта

и полутон.

Под скрипы старой дверцы шкапа

варганила с листа,

что молью съеденная шляпа,

как её мечта.

Что килограмм румяных яблок,

сплошь из папье-маше,

её выкручивает набок

и делает «туше».

А взор разменивать понуро

на паутину чердака?

Она, заблудшая натура,

случайная пока.

Но не к сеньоре или донне,

через поля – луга,

на раскалённые ладони

ходила к ней пурга.

Июль-96.

* * *

Внебрачная ночь холодна и долга,

хотя ни при чём вековые снега,

и всякого из настоящих Дега

зимою альпийские манят луга.

О как же скучает, кто рано остыл!

кто числился в списке, однако не жил,

а в небо подняться охоту отбил

орёл, клекотавший у свежих могил.

Август-95.

К 8 Марта

Вам, хранительницам быта,

окрылявшим ремесло,

настоящим Афродитам,

а не девушкам с веслом,

будет пусть такая малость-

чтобы каждой, чтобы вся! —

жизнь всегда бы улыбалась,

а не ухмылялася.

Март-02.

Испытание сном (истории, которых не было, но кто знает…)

Григорий

Порою ни за что поручиться нельзя.

А вот, что Григория ни с кем не спутаешь – это можно. Здесь всё коричневое: плащик короткий, портфельчик потёртый, кепочка набекрень. Нет, волосы – чёрные, с обильной проседью, спутанные, как у байкера (мотоциклиста, то есть, по-нашему). Ах, да, ещё: глаза карие, кажется, но что немного безумные – точно. Впрочём, таких тоже – пруд пруди.

Зато как он пел, как зарифмовки читал вдохновенно… Не хуже, ей-Богу, любого областного артиста.

И это когда вся публика орала: «банда! банда!», и хрипела: «наелся, да?!».

И это когда вся публика визжала от ненависти к продажным наездникам и стонала от любви к проигранным денежкам.

А как вообще насчёт жизни, самой что ни на есть обычной? Стоит ли тебе захлёбываться радостью: «кто сказал, что нет привоза?» – если твой шанс, в отличие от моего, не придержали, как наездник свою лошадь на финише? Стоит ли приплясывать: «плачь, милый, плачь – степная кобылица с огромной ягодицей несётся вскачь!» – если мою мечту, в отличие от твоей, снимают с дистанции, как галопирующую лошадь?

Наверное, стоит. Если ты – Григорий, любимец второго этажа Центрального московского ипподрома.

Август-92.

График Степан

Ноги перспективного и ещё более голодного художника-графика Степана намертво встали у второсортного, но ресторана на пересечении Раздольной и Коммунистической. В это время, треклятое, большинство людей вкусно и плотно обедало, и Степан не хуже других имел громкие желудочные бульканья. О, сейчас бы три котлетки по-киевски… Первую котлету положить на 50 граммов водки (всё равно какой), вторую – на 50, а дальше пить и занюхивать. И медленно глотать, по маленькому кусочку, разглядывая где-то очень далеко неназойливо и дружелюбно галдящих посетителей.

Или на креплёное «Арбатское» – раз котлету, два котлету… Кто сказал глупое слово «десерт»? Смешняга!

Денег у Степана не водилось, как назло. Одни мечтания, никаких метаморфоз.

И тут сказочно подфартило: к ресторану выруливает свадебный кортеж. Степан с полными изысканных фраз поздравлениями, как ручная акула, начинает делать круги и одновременно тереться, вот он уже внутри заведения, вот и водка в рюмке, потом ещё одна. А котлеты всё нет.

Тут как тут явилось озарение: овалы лиц молодожёнов предельно правильны – две буквы «о», расположенные рядышком. Как на двери туалета. Развеселился Степан и поведал торжественно об открытии. Гости переполошились и побежали в фойе сверяться, прихватив с собой Степана. Не добежав почему-то пару метров до эталонно-туалетной таблички, вероломно стали его бить по всему телу, особенно по морде, безо всякого уважения к творческой утончённой душе.

Степан с трудом доковылял до мастерской, где от обиды переломал не только «мягкие», но и «твёрдые» карандаши.

Август-92.

Разумная быль