Счастливый новый мир

— Ух, как качает! — радостно воскликнула Ленина.

— А знаешь, почему нас качнуло? — спросил Генри, и в голосе его зазвучал оттенок легкой грусти. — Сейчас только что исчезло чье-то человеческое тело — исчезло окончатель­но и без остатка, превратилось в облачко газа. Интересно, кто это был: мужчина или женщина, альфа или эпсилон? — Генри вздохнул, а потом продолжал уже более веселым голосом. — Во всяком случае, мы можем быть уверены в одном: кто бы это сейчас ни исчез, при жизни он был счаст­лив. В нашу прекрасную эпоху все счастливы.

— Да, сейчас все счастливы, — как эхо, повторила Ленина; в течение двенадцати лет она слышала эту фразу по сто пять­десят раз каждую ночь.

Приземлившись на крыше сорокаэтажного жилого дома в Вестминстере (в этом доме находилась комната Генри), они прошли в общую столовую. Там они отлично пообеда­ли в шумной и веселой компании. После обеда подали кофе с сомой. Ленина приняла две полуграммовых таблетки, а Генри — три. В двадцать минут десятого они отправились через улицу в недавно открытое кабаре "Вестминстерское Аббатство". Стояла темная, безлунная, звездная ночь. Неоно­вая вывеска выхватывала из темноты слова на фасаде "Аб­батства": "ТАНЦАМБЛЬ СЕКСОФОНИСТОВ ПОД УПРАВЛЕ­НИЕМ КАЛЬВИНА СТОПСА". Ниже призывно сияла надпись: "ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ ОРГАН - ЛУЧШИЙ В ЛОНДО­НЕ: СИМФОНИЯ ЗАПАХОВ И КРАСОК. НОВИНКИ СИН­ТЕТИЧЕСКОЙ МУЗЫКИ".

Генри и Ленина вошли в зал. В горячем воздухе бросал­ся в нос едкий запах амбры и сандала. На куполе потолка эзотерический орган только что нарисовал тропический закат. Шестнадцать сексофонистов играли старую популяр­ную мелодию "В целом мире не сыщешь Колбы такой". На зеркальном полу четыреста пар танцевали секстрот, и Генри с Лениной немедленно присоединились к ним, сде­лавшись четыреста первой парой. Сексофоны выли, как мелодичные кошки под луной, закат на потолке постепен­но уступал место рассвету, запахи менялись, краски перели­вались и переплетались, и наконец музыканты танцамбля, отложив сексофоны, под аккомпанемент эротофона раз­разились волнующей, зажигательной песней:

О Колба моя, как чудно тебя бутылировали!

О Колба моя, зачем же меня декантировали?

   В тебе лишь одной —

   Небосвод голубой

   И солнце всегда негасимое!

Всю жизнь я стремлюсь к тебе лишь одной!

В целом мире не сыщещь Колбы такой.

Как Колба моя родимая!

Дергаясь в секстроте вместе с четырьмя сотнями других пар, Ленина и Генри танцевали уже в совсем другом мире — в теплом, разноцветном, упоительном, дивном мире сомы. И вокруг были такие добрые, такие красивые, такие милые люди! "Всю жизнь я стремлюсь к тебе лишь одной!" Но Ленина и Генри уже нашли то, к чему стремились. Они были среди коллектива — в безопасности среди коллектива, убла­женные ясной погодой, окруженные прекрасной природой, на фоне заката и восхода и вечносинего небосвода. И когда, отдуваясь в изнеможении, сексофонисты снова взяли свои инструменты и заиграли последнюю новинку синтетической музыки — "Мальтузианский блюз", — Ленина и Генри были как два эмбриона, медленно вращающиеся рядом друг с другом на волнах забутылированного океана суррогата крови.

— Доброй ночи, дорогие друзья! Доброй ночи, дорогие друзья! — громкоговоритель отдавал приказ в учтивом и музыкально-доброжелательном тоне. — Доброй ночи, доро­гие друзья! Доброй ночи...

Повинуясь, как и все остальные, Ленина и Генри вышли из кабаре. Все еще под воздействием сомы, все еще как забутылированные, они перешли улицу и поднялись на лиф­те в комнату Генри на двадцать восьмом этаже. Но, убаю­канная и ублаженная сомой, Ленина все же не забыла принять положенную дозу противозачаточного средства. Годы интен­сивной гипнопедии и — с двенадцати до семнадцати лет — мальтузианской тренировки по три раза в неделю преврати­ли для нее эту предосторожность в такое же машинальное и неизбежное действие, как мигание.

— Да, кстати! — сказала Ленина, выходя из ванной. — Фанни Краун хотела спросить; где ты достал этот очарова­тельный пояс из искусственного сафьяна?

По вторым и четвертым четвергам каждого месяца Бер­нард Маркс был обязан принимать участие в Фордослуже- ниях Коллективизма, проводившихся на собраниях его Коллективистского Кружка. Пообедав с Гельмгольцем Уотсоном в "Афродитеуме", он расстался со своим другом и отправился в Общество Фордопоклонников на Ладгейт- Хилл.

— Форд, я опаздываю! — воскликнул Бернард, когда он приземлился на крыше Общества Фордопоклонников и взглянул на Большого Генри (так называли большие часы на башне здания Общества). — О Форд, Форд, Форд! Это уже в девятый раз!

И он опрометью устремился к лифту, спустился на три­дцать второй этаж, пробежал по коридору, несколько мгно­вений в нерешительности помедлил перед комнатой № 3210 и, набравшись наконец храбрости, открыл дверь и вошел.