Счастливый новый мир

— По пятьсот повторений раз в неделю от тринадцати до семнадцати лет, — уныло пробормотал Бернард, словно бы обращаясь сам к себе.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что прогресс — это действительно лучше, чем регресс. Поэтому тебе лучше не ехать в Заповедник, если тебе этого вправду не очень хочется.

— Но мне очень хочется!

— Ну, что ж, отлично! — сказал Бернард — почти с угрозой в голосе.

Выданный ему пропуск следовало завизировать у Главно­го Хранителя Заповедника, к которому они и отправились на следующее утро. Чернокожий секретарь-эпсилон почтитель­но взял визитную карточку Бернарда, и их почти сразу же пригласили в кабинет Главного Хранителя.

Главный Хранитель оказался светловолосым и брахи- цефальным альфой-минус — невысоким, румяным, кругло­лицым и широкоплечим, с громким грохочущим голосом; он назубок помнил всю гипнопедическую премудрость и был настоящим кладезем ненужной информации и непро­шеных советов. Начав говорить, он уже не мог остановиться.

— ... Пятьсот шестьдесят тысяч квадратных километров, разделенных на четыре зоны, и каждая из них окружена изгородью из проволоки, по которой пропущен ток высокого напряжения...

В этот момент Бернард без всякой видимой причины неожиданно вспомнил, что у себя дома в Лондоне он забыл закрыть в ванной одеколонный кран.

— ...поступающий от гидроэлектростанции на Большом Каньоне...

"К тому времени, как я вернусь, у меня натечет одеколо­на на целое состояние, — подумал он и мысленно представил себе сменяющие одна другую цифры одеколонного счетчика.

— Надо будет как можно скорее позвонить Гельмгольцу!"

— ... всего пять тысяч километров изгородей под током напряжением в шестьдесят тысяч вольт.

— Не может быть, — вежливо сказала Ленина, совершенно не понимая, что все это означает, но сообразив по сделанной Главным Хранителем трагической паузе, что он говорит о чем-то весьма серьезном. Еще тогда, когда Хранитель только начал говорить, Ленина незаметно проглотила пол­грамма сомы, и в результате теперь она могла сидеть, не слушая и ни о чем не думая, но лишь болтая ногами и уста- вясь на Хранителя большими голубыми глазами, в которых застыло выражение напряженнейшего внимания.

— Тот, кто прикоснется к проволоке, будет убит на месте,

— торжественно провозгласил Главный Хранитель. — Бежать из нашего Заповедника совершенно невозможно.

Слово "бежать" снова напомнило Бернарду, что ему нужно скорее бежать и звонить в Лондон.

— Пожалуй, — сказал он, поднимаясь, — нам пора идти.

Цифры счетчика сменяли одна другую, поглощая его день­ги.

— Бежать невозможно! — повторил Главный Хранитель, жестом приглашая Бернарда снова сесть в кресло; поскольку пропуск еще не был подписан, Бернарду оставалось только повиноваться. — Тот, кто рождается в Заповеднике... а ведь вы должны знать, моя дорогая леди, — добавил он, сально ухмыляясь своей скабрезности и переходя на непристойный шепоток, — вы должны знать, что в Заповеднике дети до сих пор все еще не декантируются, а рождаются, да, рождаются, каким бы диким это вам ни казалось...

Он надеялся, что, слушая о подобных непотребствах, Ленина покраснеет; но она лишь улыбнулась, пытаясь по­казать, какая она умная, и воскликнула:

— Не может быть!

Несколько разочарованный, Главный Хранитель продол­жал:

— Так вот, тот, кто рождается в Заповеднике, обречен там и умереть.

Обречен умереть! Десятая часть литра одеколона в минуту. Шесть литров в час.

— Пожалуй, — попытался снова Бернард, — нам пора...

Наклонившись вперед, Главный Хранитель постучал указа­тельным пальцем по крышке стола.

— Вы можете меня спросить, сколько людей живет в Заповеднике. И я вам отвечу, — в его голосе звучало торжест­во, — я вам отвечу: не знаю. Мы можем лишь приблизительно прикидывать.

— Не может быть!

— Моя дорогая леди, уверяю вас, это так.

Шесть умножить на двадцать четыре... Бернард побледнел и дрожал от нетерпения. Но Главный Хранитель неумолимо грохотал:

— Около шестидесяти тысяч индейцев и полукровок... совершеннейшие дикари... наши инспектора иногда посеща­ют... помимо этого, никаких контактов с цивилизованным миром... до сих пор сохраняют свои отвратительные обычаи и привычки... супружество, если вы знаете, что это такое, моя дорогая леди... семья... никакого программированного воспитания... чудовищные предрассудки... христианство и тотемизм... поклонение предкам... умершие языки: зуни, испанский, атапаскский... пумы, дикобразы и другие свире­пые животные... заразные болезни... священники... ядови­тые ящерицы...

— Не может быть!

Наконец им удалось вырваться от Главного Хранителя. Бернард ринулся к телефону. Скорее, скорее! Но ему потре­бовалось три минуты, чтобы дозвониться до Гельмгольца.

— Да ведь мы и сами — сущие дикари! — жаловался он.

— Ну и сервис!

— Прими таблетку сомы, — предложила Ленина.

Он отказался, предпочитая злиться и бушевать. Наконец он дозвонился, и, слава Форду, к телефону подошел сам Гельмгольц. Бернард объяснил, в чем дело, и Гельмгольц обещал сразу же отправиться и закрыть кран, но заодно рассказал Бернарду, о чем вчера вечером во всеуслышание сообщил Директор ИЧП.