Счастливый новый мир

Невысокая, удлиненная столовая гора с крутыми откосами напоминала по форме корабль, окутанный клубами желто- зеленой пыли. На носу этого корабля расположилось пуэбло Мапьпаис. Длинными рядами, квартал за кварталом, тяну­лись однообразные многоэтажные дома; у каждого дома первый этаж занимал немного больше площади, чем второй, второй — больше, чем третий, и так далее, и потому каждый этаж выше первого был со всех сторон опоясан длинными террасами, а сами дома напоминали устремленные к синему небу ступенчатые пирамиды, у которых был ампутирован верхний конус. Над некоторыми домами поднимались вверх синие столбики дыма, терявшиеся в безветренном воздухе.

— Странно! — сказала Ленина (в ее устах, как и в устах всех людей ее круга, это слово имело осуждающий смысл). — Очень странно. Мне здесь не нравится. И этот человек мне тоже не нравится.

Ленина кивком головы указала на молодого проводника- индейца, которому было поручено отвести ее и Бернарда в пуэбло. Судя по всему, индеец отвечал ей взаимностью: он молча шагал на несколько шагов впереди и всем своим видом, даже своей походкой показывал, что относится к приезжим враждебно и презрительно.

— А кроме того, — Ленина понизила голос, — от него дурно пахнет.

Бернард промолчал.

Неожиданно застойный воздух словно пришел в движение, как будто в нем запульсировало какое-то невидимое крово­обращение. Там, в Мальпаисе, громко забили барабаны и им ответил ритмичный стук притоптывающих ног.

Проводник привел Ленину и Бернарда к краю откоса; здесь над ними круто нависал борт "корабля" высотой в три­ста футов. По распадку, прорезавшему откос, зигзагом уходила вверх тропинка. Ленина и Бернард следом за про­водником начали взбираться вверх. Бой барабанов то зати­хал и становился почти неразличимым, то вдруг усиливался и звучал будто бы из-за соседнего валуна. Мимо промчались вниз с горы трое индейцев, обнаженных до пояса и разрисо­ванных белыми полосами, как теннисный корт. Глаза индей­цев без всякого выражения скользнули по Ленине.

— Мне здесь не нравится, — повторила Ленина. — Не нра­вится.

То, что она увидела у входа в пуэбло (когда проводник на время их оставил и пошел в какой-то дом, дабы получить дальнейшие указания), понравилось Ленине еще меньше. Грязь, кучи мусора, пыль, собаки, мухи. Лицо Ленины искри­вилось от омерзения, и она прижала к носу платок.

— Как они могут так жить? — спросила она с возмущенным изумлением в голосе. — Ведь нельзя же так жить!

Бернард философски пожал плечами.

— Можно или нельзя, но они так жили последние пять- шесть тысяч лет. Так что, я думаю, они уже к этому привык­ли.

— Но ведь жить и чисто и опрятно— это фордоблагодатно!

— продекламировала Ленина.

— Да, а цивилизация — это стерилизация, — продолжил Бернард, ироническим тоном процитировав еще один афо­ризм гипнопедического урока основ санитарии и гигиены. —

Однако эти люди никогда и слыхом не слыхивали о Форде, и они — вовсе не цивилизованные. Но дело не в...

— О! — вдруг воскликнула Ленина, вцепившись Бернарду в локоть. — Гляди!

С террасы второго этажа соседнего дома медленно спу­скался по лестнице необычайно дряхлый индеец, почти совер­шенно обнаженный; он осторожно опускал одну ногу на ступеньку, затем несколько секунд отдыхал и лишь затем, наппягаясь всем телом, переносил сверху на ступеньку дру­гую ногу. Лицо у индейца было изрезано глубокими мор­щинами и почти черное, словно обсидиановая маска; беззу­бая челюсть отваливалась; редкие, длинные и совершенно седые волосы беспорядочными лохмами падали на лицо; иссушенное тело старика было согнуто почти под прямым углом; и сквозь дряблую кожу выпирали острые кости.

— Что с ним? — прошептала Ленина; в глазах у нее были изумление и ужас.

— Он очень стар, только и всего, — спокойно как мог ответил Бернард; он тоже был поражен, но старался сделать вид, что он — человек бывалый и это его нисколько не удив­ляет.

— Стар? — переспросила Ленина. — Но, например, наш Директор тоже стар, много есть старых людей, а ведь они так не выглядят.

— Потому что мы не позволяем им так выглядеть. У них нет болезней. Мы искусственно сохраняем у них функции желез внутренней секреции такими, как в юности. Мы сле­дим, чтобы у наших престарелых уровень кальция и магния оставался таким же, каким он был, когда этим людям было по тридцать лет. Мы переливаем им кровь молодых людей. Мы сохраняем их обмен веществ постоянно активным. По­этому, само собой, наш Директор и другие люди его воз­раста не могут выглядеть такими развалинами. А еще и по­тому, что они, как правило, умирают задолго до того воз­раста, до которого дожил этот старик. Человек живет в доб­ром здравии лет до шестидесяти, а потом — бах! — и конец.