Счастливый новый мир

Ленина улыбнулась юноше. "А он красивый, — подумала она, — и у него сильное, крепкое тело". Юноша покраснел и отвел глаза; затем он поднял их снова и увидел, что Ленина все еще ему улыбается; он снова отвел взгляд и сделал вид, что его заинтересовало что-то, находившееся внизу на площади.

В это время в беседу вмешался Бернард. Он стал задавать юноше вопросы. Кто он такой? Как сюда попал? Когда? Откуда? Юноша попытался ответить как можно обстоятель­нее. Он и Линда — Линда была его мать (при этом непри­личном слове Ленина дернулась) — считались в Заповедни­ке чужаками. Линда приехала в Заповедник из Внешнего Мира — это было давным-давно, еще до того, как он родил­ся, — приехала вместе с человеком, который был отцом юноши (Бернард навострил уши). Она пошла одна гулять по горам, оступилась, упала с обрыва, ударилась головой о камень и потеряла сознание...

— Ну, ну, дальше! — в возбуждении сказал Бернард.

Линду нашли охотники из Мальпаиса, они принесли ее в

пуэбло и выходили. Что же до человека, с которым она приехала в Заповедник, — человека, который был отцом юноши, — то Линда его с тех пор ни разу не видела. Его звали, кажется, Томас (Бернард вздрогнул: таково было имя Директора ИЧП). Он, наверно, улетел прочь — назад во Внешний Мир, — улетел прочь без Линды, напрочь забыл о ней — злой, бездушный, бессердечный себялюбец.

— И вот я родился в Мальпаисе, — закончил юноша и по­качал головой. — В Мальпаисе.

Жалкая, нищая хижина на окраине пуэбло.

От деревни хижину отделял заваленный мусором пустырь, по которому в поисках пищи рыскали собаки. В хижине был полумрак, чем-то пахло, кружились мухи.

— Линда! — позвал юноша.

— Иду! — ответил хриплый женский голос из другой ком­наты.

Дверь отворилась, и через порог переступила располневшая блондинка средних лет. Увидев незнакомцев, она открыла рот и замерла. Ленина с отвращением заметила, что у блон­динки не хватает двух передних зубов. А остальные зубы — о, какого они были цвета! Ленину пробрала дрожь. Эта уро­дина выглядела еще противнее, чем тот старик у входа в пуэбло: жирная, морщинистая, с обветренной, задубевшей кожей, с набрякшими венами на руках, с огромными грудя­ми, вздутым животом, толстенными ляжками... О, она была куда противнее, куда противнее, чем тот старик...

И неожиданно это страшилище разразилось потоком слов, бросилось к Ленине с протянутыми руками и — О Форд! Форд! Форд! — прижало Ленину к груди, начало ее обнимать и целовать. Форд! Целовать — эта выдра, чем-то воняющая, грязная (небось, в жизни она ни разу не прини­мала ванны, не мылась под душем) да еще явно попахиваю­щая спиртом. Ленина с силой оторвала ее от себя.

И тут она увидела, что страшилище плачет.

— Ах, душечка моя, душечка моя! — вздрагивая, повторя­ла Линда. — Если бы вы только знали, как я счастлива! Ведь столько воды утекло! Наконец-то я вижу цивилизованного человека! Да, и цивилизованную одежду! Я думала, мне уже никогда в жизни не увидеть, как выглядит ацетатный шелк! — своими скрюченными пальцами с черными ногтями Линда погладила Ленину по рукаву. — А какие у вас восхититель­ные шорты из вискозного вельвета! Ах, душечка моя, зна­ете, а я ведь все еще храню свои старые платья, те, в которых я сюда приехала. Я вам их покажу. Но, конечно, материя уже вся разлезается. Джон вам, конечно, все рассказал. Чего мне только не пришлось вынести, просто страх и ужас — и ни грамма сомы! Единственное, что меня спасает, так это пропустить стаканчик мескаля, когда Попе мне его прино­сит — это мой сосед, — но после этого наутро так отвратно себя чувствуешь, что просто спасу нет, а если выпьешь пейот­ля, то еще хуже. И мне всегда становилось стыдно. Подумать только! Я бета-плюс — и у меня родился живой ребенок. По­ставьте себя на мое место!

Ленина мысленно поставила себя на место Линды — и вся содрогнулась.

— Ну, а что я могла поделать? — продолжала Линда. — Я и сама не понимаю, как это случилось. Я делала все маль­тузианские упражнения, как положено, по счету: раз, два, три, и так далее, вы знаете, но все равно, это не помогло. А Абортивного Центра здесь, конечно, и в помине нет. Кета- ти, он все еще помещается в Челси? — Ленина кивнула. И там все еще полно народу по четвергам и по пятницам? — Ленина снова кивнула. — Такая изящная розовая стеклянная башня! А ночная река! — на глазах женщины снова заблестели сле­зы. — И потом летишь назад, принимаешь горячую ванну, делаешь вибровакуумный массаж... А здесь...

Женщина глубоко вздохнула, покачала головой, шумно высморкалась в пальцы и вытерла их о подол. Лицо Ленины невольно искривилось гримасой отвращения.