Счастливый новый мир

Но дальше началось что-то иное, что-то совершенно немыс­лимое, чего Ленина себе даже и представить не могла. Из толпы выступили танцоры — в страшных масках, с разма­леванными телами — и закружились в дикой пляске. Затем долговязый старик — распорядитель празднества — выхватил откуда-то странный продолговатый ящик и раскрыл его, и к распорядителю с протянутыми вперед руками устреми­лись танцоры. Старик сунул руку в ящик, вынул оттуда несколько змей, вложил их в первые дотянувшиеся до него руки и снова полез рукой в ящик. Все новые и новые танцоры выхватывали у распорядителя змей и, держа их в руках, продолжали свою бешеную пляску. А затем, по сигналу распорядителя, они стали швырять змей к его ногам; вскоре у его ног копошился целый клубок змей — тогда из толпы вышел какой-то старик и посыпал змей кукурузной мукой, а потом какая-то женщина полила их водой из кувшина. Тут распорядитель поднял руку — и шум, и движение словно отрезали: танцоры застыли как вкопанные, барабаны разом умолкли, наступила мертвая тишина. И медленно, медленно над головами людей поднялись из толпы с одной стороны площади — шест с насаженным на него раскрашенным из­ображением орла, а с другой — статуя человека, пригвожден­ного к кресту. Затем толпа расступилась, и в круг вступил мальчик, голый по пояс,— сложив руки на груди и склонив го­лову, он остановился перед распорядителем. Тот осенил маль­чика крестным знамением и отвернулся. Мальчик стал мед­ленно двигаться вокруг клубка змей. Он уже заканчивал вто­рой круг, когда к нему приблизился один из танцоров — в мас­ке койота, с хлыстом в руке. Мальчик двигался, точно во сне, не замечая, что происходит вокруг. Человек-койот поднял хлыст и быстрым движением опустил его на спину мальчика. Мальчик дернулся, но, не издав ни звука, продолжал делать круги, будто ничего не случилось. Койот хлестал мальчика снова и снова, и на каждый удар толпа отзывалась уханьем. Мальчик неспешно двигался, на землю струилась кровь. Пя­тый круг, шестой, седьмой. Ленина закрыла лицо руками и стала причитать: "Останови их, останови!" Но хлыст неумо­лимо опускался и опускался. Седьмой круг. А затем мальчик, так и не издав ни звука, споткнулся, застыл на секунду и рухнул, лицом вниз, на землю. Склонившись над мальчи­ком, распорядитель провел по его ранам белым птичьим пе­ром и, когда оно окрасилось багровым цветом, поднял перо вверх, напоказ толпе, а потом трижды потряс им над змеями. Несколько капель крови упало с пера на змей, и в этот момент снова зазвучала барабанная дробь — сначала чуть слышно, но постепенно все громче и громче, пока не сделалась совершенно оглушительной. В толпе раздались крики и отчаянный визг, танцоры рванулись вперед, похва­тали с земли змей и помчались с площади, и все остальные — мужчины, женщины, дети — тоже опрометью ринулись прочь. Через минуту площадь была пуста. Тогда к лежавшему нич­ком мальчику подошли три старухи; они подняли его и унесли. На площади остался лишь человек с орлом и человек с фигурой распятого. Еще несколько минут они простояли неподвижно, словно стражи опустевшего пуэбло, а потом медленно, торжественно удалились.

Ленина продолжала хныкать.

— Ужасно! — повторяла она, и Бернард был не в силах ее успокоить. — Ужасно! Эта кровь! — она содрогнулась. — О, почему я забыла взять с собой сому?

В комнате, сквозь которую Бернард и Ленина прошли на террасу, послышались чьи-то шаги.

Юноша, вышедший из комнаты, был одет как индеец,но во­лосы у него были светлые, глаза — голубые, а кожа — белая.

— День добрый! — сказал незнакомец. — Мой вам привет, господа. Мнится мне, вы из цивилизованного общества, не правда ли? Из Внешнего Мира, который — там, за гранью Заповедника?

Он говорил на четком, ясном английском языке, но упо­треблял какие-то необычные слова и обороты.

— Какого... — в изумлении начал Бернард, но осекся.

Юноша вздохнул и покачал головой.

— Вы видите перед собою несчастнейшего из смертных, — сказал он и указал на пятна крови в центре площади. — Видите это проклятое место?

— Когда проглотишь кубик сомы, все беды станут неве­сомы, — заученно произнесла Ленина. — О, какая же я была дура, что забыла свою сому в гостинице!

— Там подобало быть мне,— продолжал юноша. — О, почему они не дозволили мне принести себя в жертву? Я мог бы вынести десять, двенадцать кругов — а может статься, даже пятнадцать. А Палоутива лишился чувств после седь­мого круга. Моя плоть источила бы вдвое больше крови. Но мне не дозволили. Им не по нраву цвет моей кожи. И так было всегда. Всегда.

В глазах юноши блестели слезы. Мучимый стыдом, он опустил голову.

Ленина была так удивлена, что даже забыла про свою сому.

— То есть, вы имеете в виду, что вы хотели быть там?

— спросила она. — Хотели, чтобы вас хлестали кнутом?

Юноша кивнул.

— На благо нашего родимого пуэбло. Ради того, чтобы тучи разверзлись дождем и у нас вырос маис. И дабы умило­стивить Поконга и Иисуса. И дабы показать, что меня не страшит боль. Да! — голос юноши задрожал гордостью. — Дабы доказать, что я не ребенок, но муж!