Счастливый новый мир

— Попе принес, — ответила Линда. — Он нашел ее в одном из сундуков Антилопы Кивы. Небось, книга пролежала там несколько сотен лет. Я ее перелистала: чушь несусветная! Как видно, ее написали еще в доцивилизованную эпоху. Но ты можешь на ней попрактиковаться.

Линда сделала еще глоток мескаля, поставила чашку рядом с кроватью, повернулась лицом к стене, икнула раз или два и уснула.

Он открыл книгу на первой попавшейся странице и прочел:

Нет, но жить

В бесстъщной похоти постели потной,

Предаться блуду, спариваясь в случке,

Как скот в хлеву.

Необычные, непонятные слова сразу же запали ему в мозг; они загромыхали там, подобно весеннему грому, застучали, как барабаны на летнем празднестве, зазвенели, точно Жат­венная Песня, — такие невыразимо прекрасные, что ему за­хотелось рыдать. Эти слова чем-то напоминали заклинание Митсимы, причитавшего над своими резными палочками, над своими костяшками и камушками — "Кьятла тсилу силокве силокве силокве, киас тсилу тсилу, тсит!"; но они были куда звучнее, чем ведовство Митсимы, потому что в этих словах было больше смысла и, главное, они были обра­щены к н е м у; и в этих словах, таких чудесных и лишь наполовину понятных, в словах, исполненных жуткой и чу­десной магии, — в них говорилось про Линду — про ту самую Линду, которая лежала здесь и храпела, напившись мескаля, про Линду и Попе, про Линду и Попе...

Он все больше и больше ненавидел Попе.

Ведь можно улыбаться, улыбаться

И быть злодеем — низким, бессердечным,

Коварным и безжалостным злодеем...

Что означали эти слова? Доброй половины их он раньше никогда не слышал. Но в них была какая-то таинственная магия, и они продолжали стучать у него в мозгу, и ему пока­залось, что прежде он, по сути дела, никогда по-настоящему не ненавидел Попе, никогда по-настоящему не ненавидел его, потому что никогда не был способен выразить в словах, как он ненавидит Попе. А эти странные слова в книге и странная история, которую они рассказывали (он ничего в ней не мог понять, и все же она его взволновала, в ней было что-то чудесное, что-то чудесное), — эти слова и эта история раскрыли ему, как и за что он ненавидит Попе; и даже сам Попе стал теперь для него более жизнен­ным, более реальным.

Однажды, вернувшись домой, он увидел, что Линда и Попе лежат вместе в постели. Они спали и оба громко храпели. Рядом с кроватью валялась пустая бутылка из-под мескаля.

Сердце у него словно куда-то провалилось. Он прислонил­ся к стене, чтобы не упасть. "Низкий, бессердечный, коварный и безжалостный...". Как барабанный бой, как Жатвенная Пес­ня, как ведовские заклинания, слова сами собой повторялись и повторялись у него в мозгу. Кровь бросилась ему в голову, комната потемнела и поплыла перед глазами. Он сжал зубы. "Я убью его, убью, убью!" — повторил он про себя несколько раз. И вдруг откуда-то всплыли слова:

Когда уснет он спьяну, иль взъярится,

Иль будет любостраствоватъ на ложе...

Магия чудодейственных слов была на его стороне, магия объясняла и повелевала. Он вернулся из спальни в большую комнату. "Когда уснет он спьяну..." На полу у очага лежал тесак для резки мяса. Схватив тесак, он на цыпочках вер­нулся к двери спальни. "Когда уснет он спьяну, когда уснет он спьяну..." Он прыгнул через всю спальню и ударил... Кровь, кровь!.. Он ударил снова, пока Попе приподнимался на посте­ли, и хотел ударить в третий раз, но тут почувствовал, что Попе схватил его за руку и — о, о! — с силой ее выкрутил. На плече у Попе вздулись два багровых шрама.

— Кровь, смотри, кровь! — завизжала Линда. — Смотри, кровь!

Ее всегда мутило при виде крови. Попе поднял другую руку — "чтобы ударить", — подумал мальчик и весь съежил­ся, приготовившись к удару. Но вместо этого рука Попе взяла его за подбородок и повернула его лицо так, что он вынужден был взглянуть Попе в глаза — и глядел в них долго-долго — долгие часы. И вдруг, против своей воли, он заплакал. А Попе расхохотался.

— Иди, — сказал он, употребив свое, индейское, слово. — Иди, мой храбрый Ахайита!

И, чтобы скрыть слезы, мальчик выбежал в другую комна­ту.

— Тебе пятнадцать, — сказал старик Митсима своими, индейскими, словами. — И теперь я буду учить тебя ладить изделия из глины.

Сидя на берегу реки, они принялись за работу.

— Сперва, — сказал Митсима, беря комок глины, — мы сле­пим маленькую луну.

Слепив шар, Митсима вдавил в него круглую форму, и получилась чашка. Медленно и неумело юноша старался подражать движениям рук старика. Получилось что-то урод­ливое и бесформенное.

— Ничего, в следующий раз будет лучше, — ободрил его Митсима и начал смачивать другой комок глины.

Мять глину, придавать ей форму, чувствовать, как пальцы приобретают сноровку, — неожиданно юноша почувствовал, что получает от этого огромное удовольствие. Работая, он начал напевать:

— Пей витамин "Ц" — не будет прыщей на лице...

А потом:

— Улитка в песке, и рыбка в реке...

А старик Митсима тоже запел — запел песню об охоте на медведя.

Они трудились с утра до вечера — и это был радостный, счастливый день.

— А зимой, — сказал Митсима, — я научу тебя мастерить луки.