Счастливый новый мир

Услышав свое имя, Линда вздрогнула и повернулась. В ее глазах заискрилась было какая-то теплота (казалось, она узнала своего Джона); она сжала его руку, губы ее слегка зашевелились. Но огонек узнавания в ее глазах тот­час же снова погас, голова свесилась на грудь, и Линда мгно­венно уснула. Джон посидел подле нее, воскрешая в памяти впечатления своего детства: он вспомнил, как это обрюзг­шее лицо (тогда еще не такое обрюзгшее) склонялось над его зыбкой, когда он засыпал; вспомнил, как Линда пела ему песенки — непонятные, но такие сладкие ("Радости нет, и жизнь не мила без утепленного санузла")... Он по­чувствовал, что по щекам у него потекли слезы... Линда тогда в Мальпаисе рассказывала ему восхитительные сказ­ки про Внешний Мир — необыкновенный Внешний Мир где-то за пределами Заповедника — прекрасный, прекрас­ный Внешний Мир; и воспоминание об этом чудесном мире, о светлом рае добра и красоты до сих пор сохранялось в нем, незамутненное его недавним столкновением с жизнью этого реального Лондона, этих реальных мужчин и женщин, живущих в условиях Цивилизации.

Неожиданно поблизости раздались высокие, пронзитель­ные голоса. Джон очнулся от грез, поднял голову и огля­делся вокруг. В дверь вливался словно бы нескончаемый поток неотличимых друг от друга восьмилетних мальчиков- близнецов, одетых в хаки. Тихая палата сразу же наполни­лась оглушительным гамом и визгом. Дети стали прыгать, бегать и ползать по всей палате — они залезали под койки, пялились в экраны телевизоров, играли в пятнашки меж­ду койками, строили гримасы, умирающим.

Линда их поразила и даже немного напугала. Вокруг ее постели сгрудилась кучка близнецов: с боязливым любо­пытством они таращились на это необычное, непонятное существо.— Гляди! Гляди! — произнес один близнец тихим, испуган­ным голосом. — Что с ней? Почему она такая толстая?

Они никогда еще не видели ничего подобного — не ви­дели лица, которое не было бы юношески-свежим и заго­релым, не видели тела, потерявшего стройность. Сорока­четырехлетняя Линда казалась им каким-то дряхлым чудо­вищем.

— Ух, какая уродина! — прошептал кто-то. — Посмотри, какие у нее зубы.

Неожиданно из-под кровати, откуда ни возьмись, выполз близнец с курносым приплюснутым носом и необыкновен­но тупым выражением лица. Он пристроился между кро­ватью и креслом Дикаря и выпялился на спящую Линду.

— А я думаю... — начал было он, но не успел договорить: железная рука Дикаря сграбастала его за шиворот, подняла в воздух и отшвырнула прочь с такой силой, что он про­летел добрую половину палаты.

Близнец завопил во всю мочь; на его вопли прибежала Старшая Сестра.

— Что вы ему сделали? — гневно спросила она. — И во­обще, что вы тут себе позволяете! Я не допущу, чтобы вы избивали детей!

— Ну так прикажите им не приближаться к этому одру, — с еле сдерживаемой яростью потребовал Дикарь. — Что здесь нужно этим грязным отродьям? Какое кощунство!

— Кощунство? Да что вы там мелете? Они проходят курс программированного привыкания к смерти; этот метод — вершина современной человеководческой науки. Так что зарубите себе на носу: если вы еще раз посмеете вмешаться, я позову охрану, и они в два счета вышвырнут вас отсюда.

Дикарь поднялся и сделал шаг по направлению к Сест­ре. Его лицо и походка не предвещали ничего хорошего, и Сестра в ужасе попятилась. Но усилием воли Дикарь обуз­дал себя, повернулся и, ничего не сказав, молча сел у постели Линды.

Увидев, что ничего страшного не произошло. Сестра при­ободрилась.

— Я вас предупредила, — сказала она, — так что имейте в виду.

Однако она все-таки благоразумно увела наиболее настыр­ных близнецов подальше от Линдиной кровати — в другой угол палаты, где под руководством одной из младших сес­тер остальные дети уже увлеклись игрой в "прятки-пипки".

— Вы можете пойти пока и выпить чашку раствора кофеи­на, а я с ними поиграю, — сказала Старшая Сестра младшей сестре (ощущение начальственной власти вернуло ей спо­койствие и уверенность в себе). — Ну, дети! Ко мне!

Линда беспокойно пошевелилась, открыла на секунду глаза и снова погрузилась в дрему. Минут через пятнадцать она проснулась еще раз, приподнялась на подушках, уста­вилась в экран телевизора, с минуту вглядывалась в него, втягивая ноздрями надушенный воздух, а потом вдруг улыб­нулась — улыбнулась восторженной ребяческой улыбкой.

— Попе! — пробормотала она и прикрыла глаза. — О, мне так хорошо, мне так...

Она вздохнула и опять грузно опустилась в постель.

— Но, Линда! — умоляюще сказал Дикарь. — Неужели ты меня не узнаешь? Линда, ты узнаешь меня?

В его глазах заблестели слезы. Он нагнулся над кроватью и поцеловал Линду.

Ее губы зашевелились.

— Попе! — прошептала она еще раз.

Дикарь почувствовал себя так, словно ему в лицо плес­нули помоями.

— Но я же Джон! — закричал он. — Я Джон!

Он схватил Линду за плечо и сильно встряхнул.