Колбовский вздохнул. Последнее умозаключение наводило на мысль о том, что при столь сильной страсти Ульяна Гривова могла если не убить, то позволить убить. Но чтобы делать какие-либо выводы, необходимо было взглянуть на самого Павла Щеглова. А еще лучше – на его почерк. Эта мысль, убранная в свой конверт, оказалась последней из того вороха, с которым Колбовский пришел домой. Закончив сортировку, Феликс Янович почувствовал обычное в такие моменты умиротворение. Оно как сахарная сладость леденца разливалось по всему телу. Глаза немедленно начали слипаться. Так что Колбовскому пришлось предпринять еще одно мощное волевое усилие, чтобы подняться и добрести до спальни.
Кутилин, разумеется, не был удивлен ни на грош, когда на следующий день перед службой к нему явился запыхавшийся Феликс Янович и поинтересовался, как продвигается поиск Павла Алексеевича Щеглова.
– Вы хоть спали сегодня? – вместо ответа поинтересовался Кутилин, а затем широко зевнул, не потрудившись прикрыть рот ладонью. – Мне вот не довелось. Все это проклятое дело не идет из головы. Прилег здесь на диване, а толку-то. Все равно ворочался до рассвета.
– Потому что вы очень хороший урядник, Петр Осипович, – улыбнулся Колбовский. – Если возьметесь за дело, то уже не выпустите его.
– Был бы хороший, не возился бы третьи сутки, – вздохнул Кутилин. – А вы, Феликс Янович, присаживайтесь. Я сейчас попрошу Мартына кофий сварить.
Пока они пили кофий, щедро сдобренный сахаром, поскольку оба не были любителями черной горечи, Феликс Янович рассказал о своих мыслях насчет Ульяны Гривовой.
– Убить она сама не могла – это мне и без почерка ясно, – сказал Кутилин, делая глоток и морщась. Кофий он не любил. Но признавал его животворящую силу, особенно мглистым осенним утром.
– Гривов был здоровенным мужиком. Даже если она ему угрожала, он бы ее мог вырубить одной оплеухой, – продолжил урядник. – Значит, она была не одна, а с Щегловым. Но сама упирается и молчит – мол, не видела жениха уже два года. С тех пор, как он уехал из Коломны.
– Думаю, вам нужно найти письма, которые она получила до востребования, – сказал Колбовский. – Скорее всего, они хранятся в ее комнате, спрятанные, но не слишком серьезно. Вряд ли она ожидала обыска.
– Думаете, она не сожгла их? Но если они планировали убийство, то знали, что письма – это улика!
– Вот именно. Вы верно заметили – «если планировали». Но нам пока неизвестно, был ли это план, или внезапное несчастье в пылу ссоры. Я больше склоняюсь ко второму. Поэтому ставлю на то, что письма все еще целы и находятся в доме. Ульяна Петровна слишком… гм… привязана к господину Щеглову, чтобы небрежно отнеситесь к его посланиям или уничтожить их на всякий случай.
– Я сейчас же отправлю пару полицейских урядников на обыск, – кивнул Кутилин.
– Благодарю за кофий, – улыбнулся Феликс Янович. – С сахаром этот напиток даже становится сносным. А сейчас мне пора.
Он откланялся и отправился на почту, предвидя, каким изумленным и неприязненным взглядом встретит его Аполлинария Григорьевна. Опоздание на службу на целую четверть часа было в ее глазах немыслимым преступлением. И в любой другой день Феликс Янович согласился бы с ней. В любой, но не в тот, где его мысли были заняты преступлением иного рода. Как ни крути, все-таки немного более серьезным.
Феликс Янович оказался прав, о чем ему сообщил нарочный, прибежавший от Кутилина после полудня. Колбовский оценил знак уважения от урядника.
Два письма, исписанных твердым почерком почти без наклона, были обнаружены в комнате Ульяны Гривовой. Они были вложены в ее личную Библию, что еще раз подчеркивало ту особую значимость, которую девица придавала им. В первом послании Павел Алексеевич сообщал, что дела идут на лад: ему удалось скопить небольшую, но ощутимую сумму денег. И скоро он намерен прибыть в Коломну, чтобы встретиться со своей нареченной. Во втором письме он умолял Ульяну о личной встрече и просил прийти к нему на квартиру, где их никто не увидит и не услышит. По указанному в письме адресу тотчас были направлены полицейские урядники.
Хозяйка квартиры, престарелая и глуховатая госпожа Миронова, сообщила, что жилец «убыл вчерась». Однако она по портрету опознала Ульяну Гривову как барышню, которая приходила в гости к ее жильцу. «Я еще смотрю и думаю – вроде приличная на вид девица!» – возбужденно рассказывала старуха.
– И догадайтесь, когда состоялся этот визит? – Кутилин потирал руки, рассказывая всю эту историю начальнику почты. – А прямо вечером накануне дня убийства. Так что, думаю, Феликс Янович, в этот раз вы все-таки ошиблись. Злодеяние планировалось заранее. Возможно, Ульяна Петровна специально спровоцировала ссору с отцом. А потом ворвался Щеглов.
– Но вам не кажется странным, что Глаша не видела и не слышала, как он пришел? Притом что ссору с барышней она слышала отлично.
– Мы все узнаем, когда изловим этого голубчика! – уверенно сказал Кутилин. – Ишь, мерзавец! Девицу подставил, а сам дал деру. А она, дура, молчит, выгораживает.