Счастливый покойник

Несмотря на скверную погоду – мелкий дождь, который шел почти горизонтально из-за сильного пронизывающего ветра, – Феликс Янович был рад покинуть контору и остаться наедине со своими мыслями. Он знал, что многие коломчане до сих пор дивятся его чудачеству – добровольно возложенной на себя обязанности почтальона. Как правило, любопытствующим он объяснял это ограниченностью казенного бюджета и желанием поберечь людей. Но была еще одна причина – Колбовский любил подолгу ходить пешком. На ходу ему особенно хорошо думалось. Более того, ходьба помогала собрать мысли и направить этих капризных лещей в нужное русло. Сидя в кресле, это было сделать гораздо труднее – мысли расплывались в стороны, словно глупые аквариумные рыбы, которые тычутся носом в разные углы маленького стеклянного мира.

– Я-то знаю, почему вы так любите ваши почтальонские прогулки, – сказал ему как-то Кутилин, который мнил себя знатоком человеческой природы. – Вам это помогает не думать. Убегаете от мыслей.

Феликс Янович хотел было возразить, что дело обстоит как раз наоборот – ходьба помогает думать. Но потом решил, что Кутилин по-своему прав: на ходьбе он мог не думать о том, о чем не хотел – например, о тягостных событиях прошлого, о многочисленных несчастных судьбах, которым он был свидетелем за свою жизнь, о всегда раздраженном взгляде Аполлинарии Григорьевны. Вместо этого он мог сосредоточиться на том, что казалось важным в это время и в этом месте.

Сегодня его, безусловно, занимало лишь одно – убийство Гривова.

Из подозреваемых, у которых был явный мотив, оставался лишь сын Гривова Федор. Он был неприятным малым, но любимцем отца. И, судя по всему, платил тому если не любовью, то настоящим сыновьим уважением. Но главное – Федору менее, чем кому-либо другому из наследников, была выгодна смерть Гривова. Он и так был его правой рукой: отец не ограничивал его ни в делах, ни в средствах. Однако он тоже лгал про свое алиби – в этом Колбовский был уверен. Кроме того, Феликса Яновича неприятно поразило то, с какой готовностью Федор рассказал про возможный мотив сестры. Было и еще что-то, что смущало Колбовского в этих семейных отношениях, но он никак не мог дать себе отчет – что именно.

Однако поймать эту мысль за хвост, несмотря на все пройденные версты, в тот день так и не удалось. Возможно, не хватило нескольких сажень, которые предстояло преодолеть до родного Голутвинского переулка, уже с пустой сумкой. Однако попасть к себе домой в тот вечер почтмейстеру так и не довелось.

На Почтовой улице Феликс Янович столкнулась с запыхавшейся Глашей, которая при виде его радостно всплеснула руками.

– А я вас ищу-ищу! С ног сбилась!

– Что-то случилось? – насторожился Колбовский.

– Барыня вас видеть желает-с, – с загадочным видом сказала Глаша. – Оченно просила быть!

Феликс Янович вздохнул.

– Хорошо, я завтра постараюсь зайти.

– Нет-с! – встрепенулась Глаша. – Варвара Власовна просила прямо сейчас! Умоляла!

И, понизив голос, добавила.

– Она с утра прямо извелась! Три раза Угоднику молилась!

Феликс Янович подумал о чашке горячего густого какао, которой собирался вознаградить себя за трудный день – вдали от глаз Аполлинарии Григорьевны. Он представил свою крошечную гостиную, которая осенними вечерами при свете керосиновой ламы казалась особенно уютной. Там на столе рядом с плюшевым креслом лежал новый роман господина Тургенева, с закладкой примерно после первой трети. Уже вторую неделю закладка не продвигалась. Все это промелькнуло в голове начальника почты за считаные секунды. Феликс Янович категорически не умел отказывать, и, судя по лукавой улыбке Глаши, она это прекрасно знала.

⁂

Варвара Власовна, как могла, постаралась исправить те неудобства, которые повлекло ее приглашение для начальника почты. Феликса Яновича ожидал накрытый к ужину стол – холодная осетрина, горячий пирог с потрохами и три вида разного варенья к чаю. Варвара Власовна отпустила Глашу и сама наливала гостю чай. Гостиная полнилась запахами мяты и сдобы, от которых у Феликса Яновича немедленно закружилась голова. Бордовые портьеры уже были задернуты, горела только небольшая лампа в шелковом абажуре над столом, от чего комната казалась меньше размером и уютнее.

Варвара Власовна явно нервничала, причем заметно больше, чем во время официального визита урядника. Однако же с упрямством образцовой хозяйки она отказалась говорить о причинах волнения до того, как Феликс Янович отужинает. И лишь когда он покончил со второй порцией пирога, вдова опустилась на краешек стула напротив гостя и, уперев локти в стол, положила подбородок на сцепленные пальцы. Ее поза и скорбный взгляд были явным приглашением к вопросу. Почтмейстер не стал ее разочаровывать.

– Как я понял, у вас что-то случилось? – осторожно начал он. – Что-то крайне неприятное… или даже неприличное? То, что вам не хотелось бы разглашать.

– Да, – вдова поджала губы и кивнула. – Вы – единственный человек в этом городе, в чьей порядочности я не сомневаюсь. А дело такое… деликатное!