Счастливый покойник

– Он по нужде попросился. Облапошил нас, – из-за спины робко подал голос один из двух конвоиров, которые должны были запереть Федора Гривова в больничной подсобке и стеречь его. Нос у конвоира был свернут набок, лицо в крови. Видать, Федор прибег к старому фокусу – прикинулся дурачком, попросился до ветру. А потом показал свою зверскую натуру. Колбовский хотел бы отвесить затрещину незадачливому конвоиру, да подумал, что лучше бы побить себя самого. Подвело его излишнее человеколюбие. Тюремный замок стоял пустой и нетопленый, стены инеем покрылись. А в земской больнице дров не жалели. Вот и подумал – пусть пока арестант посидит в подсобке под конвоем. А он, гляди-ка… десятского уложил. Бежать-то Федору было особо некуда – у дверей больницы стояли ещё урядники, и, видать, понимая это, он решил хотя бы завершить начатое злодейство.

Варвара Власовна только хлопала глазами от удивления.

– Федя? Что с тобой? Что ты делаешь?! – она шагнула было вперед, к пасынку. Но Феликс Янович вовремя успел ухватить ее за руку и дернуть назад. Табуретка мазнула воздух как раз там, где мгновение назад было лицо вдовы.

– Потаскуха! – осклабился Федор. – Теперь себе все заберешь! Вся беда от вас, от баб!

– Федор Петрович! Вы себе же хуже делаете! – Кутилин постарался принять грозный вид. Бандита в любой момент можно было застрелить, но уж больно не хотелось этого делать здесь, в стенах больницы. И так из двух палат – мужской и женской – уже раздавались охи и стоны. Те больные, что были покрепче, сгрудились у приоткрытых дверей, пытаясь разглядеть происходящее через головы друг друга.

– Мне-то хуже точно не будет, – ухмыльнулся Федор. – А вот вам – да! А что вы думали – я как теленочек на заклание пойду? Нет уж, выкуси!

– Федя, так это ты его убил? – охнула ничего не понимающая Варвара Власовна. – Ты убил отца?!

– Дура! – рявкнул Федор. – Мне папаша за жизнь ничего дурного не сделал! Это она, сучка богомольная! Молитвенница наша! Убила! А теперь я ее убью!

Никто не заметил, но Федор, прикинувшись чуть ли не одержимым, шаг за шагом приблизился прямо к двери операционной. И в следующий момент он ударом ноги распахнул дверь и ринулся туда, где в свете газовых ламп хирург Артамонов и фельдшер Зимин стояли, склонившись над хрупким человеческим телом. Феликс Янович успел заметить хирургическую иглу в руках хирурга – видимо, тот как раз накладывал швы. Наперерез Федору метнулась маленькая пухлая медсестра, но он отшвырнул ее в сторону одним движением руки. И шагнул к столу, поднимая тяжелый табурет.

Феликсу Яновичу показалось, что время замерло. Все движения окружающих стали такими медленными, словно воздух загустел до киселя. Распахнутая дверь операционной как рама обрамляла чудовищную картину. Здоровенный страшный детина с табуретом, вознесенным над беззащитным человеком, чью жизнь как раз пытались спасти. Артамонов замер с иглой в руках, стараясь унять дрожь. Фельдшер Зимин раскинул руки, пытаясь прикрыть пациента собой. Но – через мгновение Федор отшатнулся. Словно не веря собственным глазам, он всматривался в лежащего. Затем перевел глаза на врачей.

– Где она?! – он издал тот же крик, с которым недавно здесь появилась его мачеха. – Где?!

– Не знаю, о ком вы, – Артамонов взял в себя в руки. – Но прошу вас немедленно покинуть операционную! Немедленно!

– Кто это? – Федор, словно не слыша его, указал подбородком на пациента. Табурет он все еще не выпускал из рук.

– Это полицейский урядник Петр Топольцев. Раненый при исполнении задания, – ответил Зимин, решив, что с опасным малым лучше не пререкаться.

– А где Ульяна? Где моя сестра?! – Федор явно ничего не понимал.

– К нам она не поступала, – Зимин пожал плечами.

– Не отвлекайтесь, пожалуйста! – потребовал Артамонов. – Вытрите мне лоб.

Зимин тут же кинулся исполнять приказ хирурга, более не обращая внимания на Федора. Федор развернулся и вышел. В коридоре его уже ждала толпа полиции, и пять револьверов, направленных прямо на него. Впрочем, пыл Федора к сопротивлению утих. Сбитый с толку, он опустил табурет и позволил скрутить себе руки за спиной. Но перед тем как уйти, он бросил еще один взгляд на Кутилина.

– Где она? – снова спросил он.

– В полной безопасности, – урядник дал ему тот же ответ, что полчаса назад Варваре Власовне.

⁂

Ночью пошел первый настоящий снег. Не те мокрые серые хлопья, которые тают, не долетая до земли, а настоящий – густой, белый и мягкий как гусиный пух. Он укутывал озябшую землю, наряжал в нежный мех голые деревья, и казалось, что даже воздух теперь становится чище.

Колбовский стоял у окна в гостиной Гривовых и смотрел, как светится убеленная земля в свете фонарей. Феликс Янович всегда любил первый снег, скрывающий ноябрьское убожество города. В ноябре город выглядел безобразно – обнажались все самые грязные и кривые его места.