Счастливый удар

Он складывает вместе два ломтика, подносит ко рту и откусывает огромный кусок. Я поднимаю брови и смотрю, как быстро он поглощает пиццу. Заметив, что я наблюдаю, он быстро проглатывает и усмехается.

– У тебя слюни текут.

– Ой, ладно, – фыркаю я. – Как ты умудряешься проглотить еду и не подавиться?

– У меня большой рот, детка.

– И то правда, – соглашаюсь я, устраиваясь на диване поудобнее. Прислоняюсь спиной к подлокотнику, а щекой к спинке дивана.

Адам раздраженно фыркает, устраивает мои ноги у себя на коленях, а сверху опускает свои руки.

– Ты какая-то грустная.

Я вздыхаю.

– Я множество эмоций сейчас испытываю.

– Просвети меня. Ты много раз говорила, что я хороший слушатель.

– Моя родная мать спрашивала обо мне. Она нашла дом Лили и Дерека, – бормочу я.

– Ого. Что?

– Ага. Бардак, да?

Он хмурится.

– Как это вообще возможно? Я думал, что система не выдает эту информацию. Разве это не супернеприятно, что она знает, где тебя искать?

Я рычу:

– Да, Лили пытается разобраться с этим бардаком, учитывая, что удочерение было закрытым и все записи должны быть засекречены. Мои родители не знали, кто она такая, пока она не представилась.

Адам проводит пальцами по моей голени.

– Мне жаль, Ава.

– Я просто не знаю, что с этим делать. Сделать вид, что мне неважно, что она вынюхивает? Или разрешить себе злиться и расстраиваться? Я слишком долго ненавидела ее, чтобы она так запросто появилась.

– Ты можешь делать и то, и другое. Не думаю, что в таких случаях есть правильное или неправильное.

– Это не помогает, – бурчу я.

Адам посмеивается:

– Да, вероятно, не помогает.

Я длинно выдыхаю:

– Я ее ненавижу.

– Я тоже.

– Единственное, что мне рассказывали о ней, это то, что она была наркоманкой, которая не могла заботиться о ребенке. Я ни разу не слышала о том, каким человеком она была или почему не хотела стать чуточку лучше, чтобы сохранить семью.

Адам ничего не говорит, просто притягивает меня к своему боку. Я разрешаю ему обнимать меня, пытаясь не выпустить рыдания, сеющие хаос в моей груди.

– Она не должна иметь такой власти надо мной, – говорю я. Ненависть превращает мой голос во что-то твердое и холодное.

– В твоих чувствах нет ничего неправильного. Человек, который должен был любить тебя, предал тебя самым худшим образом. Кто простил бы такое?

Я знаю, что он прав, но не могу заставить себя произнести это. Как будто, если я приму, что мне разрешается испытывать эти чувства, они станут расти больше и больше, пока я не потеряю способность с ними справиться.

– Поговори со мной о чем-нибудь другом, Адам. Пожалуйста, – умоляю я.

– Хорошо, О. – Он крепче обнимает мои плечи. – Папа все еще пытается заставить меня работать в юридической фирме. В выходные он устраивает шикарный ужин со всеми партнерами и надеется, что, когда я познакомлюсь с ними, на меня снизойдет озарение и я передумаю. Это последняя отчаянная попытка, но мы с тобой оба знаем, что она не сработает.

– Скажи ему отвалить. Ты был бы ужасным юристом.

– О?

– Ты слишком большой шутник. В конце концов тебя выгнали бы из зала суда за неприличную шутку или еще что.

– Ты слишком хорошо меня знаешь, О. Если бы я только мог убедить в этом папу.

– Я могу попробовать.

Он морщит нос.

– Не хотелось бы подставлять тебя под его глазки-бусинки, когда он попытается разорвать тебя за то, что ты вступилась за его мятежного сына.

– Боже, он отвратителен.

Он целует меня в макушку.

– Самый отвратительный.

– Спасибо, что пришел. Не знаю, как ты это делаешь, но ты всегда рядом, когда нужен.

– Зови это интуицией лучшего друга. Я не хотел бы быть где-то еще.

Глава 17

Оукли

– Пошевеливайся, Грей! – кричит мама от подножия лестницы.

Я скрещиваю руки на груди и опираюсь на стену, глядя, как мама стучит по циферблату часов обкусанными ногтями. Ее волосы уложены в сложный пучок, который ей сделала Грейси утром, а на шее изящная золотая цепочка – подарок папы на пятнадцатую годовщину свадьбы. Я тяжело сглатываю.

– Она перфекционистка, – говорю я, выдавливая улыбку.

– Интересно, в кого бы?

– Понятия не имею, о чем ты.

Мама косится на меня:

– Точно.

– Кто бы говорил, ма. Я не забыл про тот раз, когда ты пропустила два первых периода моей важнейшей игры в прошлом сезоне, потому что не могла найти свитер, который хотела надеть.

– Это удар ниже пояса. Я никак не могла явиться в неподходящем и выглядеть дурочкой, когда мой сын Оукли Хаттон, – дразнит она.

Я опускаю голову и смеюсь. Мои родители всегда были самыми большими моими фанатами, и теперь, когда осталась только мама, она болеет за двоих. Я никогда не смогу отплатить ей за все, что она для меня сделала, но попадание в НХЛ – первый шаг в правильном направлении.

– Ох, как сплетничали бы другие мамашки.

Она бьет меня по руке, и я поднимаю голову. Мама широко улыбается, от уголков глаз разбегаются морщинки.

– Именно. Я больше никогда не могла бы показаться на этом катке. Они бы меня изгнали.

– Мам! Иди сюда! – истерично вопит Грейси.

Я бы тоже истерил, если бы так сильно опаздывал.

– Мы уже должны быть там, – замечаю я.

Мама вздыхает и кричит:

– Иду, детка!