Счастливый удар

С момента папиной смерти прошло шесть лет, но иногда рана кажется слишком свежей. Чувство вины слишком тяжелым.

Сегодня он должен был сидеть здесь, смотреть, как его дочь полностью затмила всех, как у нее получается всегда. Это несправедливо, и сколько бы я ни напоминал себе, что жизнь вообще штука несправедливая, легче не становится.

Я начинаю задаваться вопросом, станет ли когда-нибудь.

Глава 18

Ава

Мой уставший взгляд падает на сообщение на экране. Меня грызет чувство вины, и я не пытаюсь его прогнать.

Оукли: «Только что вернулся. Ты дома?»

Оно всплыло два часа назад, но я даже не дернулась, чтобы ответить. После всего вчерашнего и ужасной ночи из-за громкого храпа Адама на диване, который было слышно в моей комнате, не думаю, что из меня выйдет хорошая компания.

Я признаю, что соскучилась по Оукли за эти несколько дней, особенно учитывая, сколько времени мы проводили вместе в последние дни. Но это само по себе пугает меня и не дает толчок, который необходим, чтобы пригласить его к себе.

Если бы он явился сюда сегодня, мне пришлось бы объяснять, почему мои глаза красные и опухшие и отчего темные круги под ними стали такими заметными.

Правильно ли будет трясти своим грязным бельем?

Не думаю.

Я: «Да. Но очень устала. Думаю, буду весь день спать».

Я кладу телефон на кухонную столешницу и беру забытую чашку с кофе.

Кофе холодный, но я все равно пью. Желудок с трудом его принимает.

Морган у своих родителей, а Мэтт уехал на выходные на свадьбу к кузену, и в квартире слишком тихо.

Вероятно прогнать Адама домой с первыми лучами солнца было не совсем по-взрослому, рассуждаю я, стоя в одиночестве с чашкой холодного кофе и погрязнув в жалости к себе.

В дверь стучат, и я закатываю глаза. Легок на помине. Только отодвинув засов и открыв дверь, я вижу не Адама, а Оукли.

– Ох, блин, – бормочу я и непроизвольно захлопываю дверь перед его лицом.

Мои щеки горят, я опускаю глаза на свой прикид. Белые пижамные шорты и тонкая майка практически не скрывают тело, и я прОуклинаю недостаток тепла в квартире, когда замечаю, что соски пытаются прорвать майку.

– Ава? – Голос Оукли дрожит, как я понимаю, от юмора.

– Что ты здесь делаешь?

Гортанный смех.

– Открой дверь и узнаешь.

– Мне надо переодеться.

Не дожидаясь его ответа, я бросаюсь к себе в комнату и роюсь в ящиках в поисках чего-нибудь более приличного, чтобы показаться перед парнем, в которого я позорно серьезно влюблена, но не знаю, что с ним делать.

Натянув на голову мешковатую серую толстовку и какие-то пижамные штаны, я иду обратно.

Стоит мне открыть дверь, как игривая улыбка Оукли пропадает и превращается в сердитую гримасу. Я поднимаю брови из-за мрачного выражения в обычно теплом взгляде Оукли. Он волком смотрит на мою толстовку, и я не могу сдержать дрожь, бегущую по позвоночнику.

– Ты в порядке? – медленно спрашиваю я.

Он тяжело сглатывает.

– Да.

Я киваю и, развернувшись на пятках, собираюсь идти к дивану. Легкие перехватывает, когда на моем запястье смыкаются сильные пальцы, останавливая. Я испуганно оборачиваюсь через плечо, и наши взгляды сталкиваются.

– Кажется, я совершил ошибку и был не до конца честным, – начинает Оукли. Его голос не более чем хриплый шепот.

Я вздрагиваю.

– Насчет чего?

– Ты мне нравишься, Ава. Достаточно, чтобы беситься, увидев тебя в одежде другого парня.

Меня внезапно разворачивают, а дверь за моей спиной захлопывается. Я ахаю, когда моя спина касается дерева. Крепкая рука обхватывает мое бедро, а вторая поднимается вверх по шее и ложится мне на затылок.

Под кожей разгораются искры при виде того, как Оукли теряет контроль. Стоит его жаркому взгляду опуститься на мои губы, как я понимаю, что пропала.

– Я скучал по тебе. Скажи, что тоже скучала.

– Я тоже скучала по тебе.

И это все, что требуется.

Как будто мои слова лишают его последней выдержки, Оукли рычит два почти неразличимых слова, после чего наклоняется и захватывает мои губы в грубом, собственническом поцелуе.

Слава богу.

Я становлюсь жертвой его нападения и сдаюсь, цепляюсь пальцами за футболку. Пользуясь новым рычагом, притягиваю его ближе. Он обводит языком мою нижнюю губу, прежде чем я раскрываю губы и уверенно встречаю его осторожные касания.

В его груди нарастает рокот, когда я прикусываю его нижнюю губу и прижимаюсь к нему, делая нас еще ближе. Он двигает бедрами, и я животом ощущаю его твердые, мощные очертания.

Я с трудом втягиваю воздух, когда Оукли резко отрывается от моих губ, зависая над ними. Его пальцы теребят край моей толстовки.

– Это толстовка Адама?

– Да.

Я ожидаю увидеть тот же гнев, что и раньше, но это не так. Как будто наш поцелуй унял то пламя, заменив его другим. Тем, которое чувствуем мы оба.

– Я не вправе говорить тебе, что делать, но, пожалуйста, в следующий раз надень мою.

Я лукаво улыбаюсь:

– Не ожидала, что ты такой собственник.

– Я тоже, – признает он. – Раньше не был.

Я не могу противиться уколу гордости в груди.

– Не хочешь отойти от двери?