Магнар беспокойно ерзает в кресле, слышно, как скрипит кожаная обивка, и бросает на Лив Карин мрачный взгляд, в котором теперь скрывается неуверенность, и этого достаточно, чтобы разбудить в ней некое подобие нежности, она протягивает руку и прикасается к его щеке — она теплее, чем Лив Карин казалось раньше. Она замечает, как что-то в нем вздрагивает, взгляд блуждает, или, может быть, это просто меняется свет, падающий с экрана, женщина в телевизоре смеется своим чарующим смехом, и Лив Карин склоняется вперед — ей приходится приподняться, чтобы приблизиться к Магнару, — и целует его.
Легкое прикосновение к губам, потом она отстраняется.
— Да что происходит? — спрашивает он. — Ты что, пьяная, что ли?
Он смеется коротко и смущенно, Лив Карин опускается обратно на диван, ощущая, как пол качается под ногами.
— Да, — отвечает она, — кажется, я выпила лишнего.
Он фыркает через нос, издает такой короткий смешок; Лив Карин встает и поднимает со стола пустой бокал.
— Я, пожалуй, пойду лягу.
— Да, — отвечает Магнар, — ложись.
Он снова берет в руки пульт и, прежде чем она поворачивается, чтобы уйти, начинает переключать каналы, и она успевает увидеть толпу лыжников, которые направляются к склону горы, перед ними лежит снег, соблазнительный и нетронутый. Она проходит мимо бара, где Магнар оставил консервный нож, — между фотографий, вставленных в рамки, — свадебные снимки, первый школьный день, его мать в день восьмидесятилетия — она еще не кажется выжившей из ума и отстраненной, а еще семейный снимок с конфирмации Кайи этой весной. Ни она, ни Магнар на этой фотографии не выглядят особенно счастливыми, и пока Лив Карин замедляет шаги и берет с бара консервный нож, она пытается вспомнить, почему решила вставить в рамку именно эту фотографию. На снимке Магнар смотрит в сторону, его пиджак расстегнут, кажется, одежда ему слишком узка, она сама скривилась, прищурившись, руки свисают вдоль юбки норвежского национального костюма, на лице застыло неестественное выражение. И только Кайя, стоящая посередине, смотрит прямо в объектив фотокамеры и искренне улыбается.
— Ты разве не собиралась лечь в постель? — говорит Магнар, он ерзает в кресле, должно быть, ее присутствие в его представлении тоже нарушает баланс или спокойствие в гостиной.
— От Кайи ничего не слышно? — спрашивает Лив Карин.
Магнар едва поворачивается, глядя через плечо.
— Нет, а что, я должен знать?
Она не отвечает. Он снова приникает к экрану телевизора. Лыжная гонка закончилась, и он переключается обратно на ту соблазнительную женщину. Медленно, с тихим смехом она спускает с плеча лямку платья. Лив Карин уже дошла до кухни и с грохотом кладет консервный нож на стол, потом ополаскивает бокал и ставит его в посудомоечную машину.
%
Сегодня работает другая медсестра. Постарше — может, лет пятидесяти; в нагрудном кармашке халата у нее три шариковые ручки разных цветов, а еще маленькие красные часики, прикрепленные клипсой, бейдж с именем ему не виден.
— У вас на себе нет магнитов? — спрашивает медсестра. — Сережек или пирсинга какого-нибудь?
Иван качает головой, он смотрит на аппарат — длинный тоннель, раззявившаяся дыра, вход в нее гораздо уже, чем он предполагал.
— А я туда помещусь? — спрашивает он.
— У нас там были пациенты и более внушительных размеров, чем вы, — отвечает медсестра. — И никто не застрял, если можно так выразиться.
Когда она улыбается, вокруг глаз заметны морщинки. Она ему кого-то напоминает, есть что-то в ее улыбке, что его беспокоит.
— Там будет шумно, — продолжает медсестра, — так что вы будете слушать музыку через наушники.
Она берет со стола черные наушники.
— Брюс Спрингстин, — медсестра вопросительно смотрит на него. — Подойдет?
— А вы думаете, внутри что-то есть? — спрашивает Иван.
— В аппарате?
— Нет, в моей голове.
Сегодня ему, кажется, немного полегче, но это еще ничего не значит. Он же понимает, что его бы не стали загонять в этот огромный аппарат без серьезной причины. Вероятно, они правы, когда говорят, что он звезд с неба не хватает, но он-то понимает, что работа такой махины стоит немалых денег — денег налогоплательщиков, как Александра бы отметила, так что почем зря транжирить не будут. Кроме того, со стороны всего не увидишь. Люди ходят как ни в чем не бывало и чувствуют себя вполне замечательно, а на следующий день они уже лежат трупами в морге, сердце внезапно перестает биться, кровеносный сосуд лопнул в голове. Однажды он видел настоящий головной мозг, еще когда они с классом ходили в музей, сероватый и шишковатый мозг лежал заспиртованный в банке; Иван выскочил, и его вырвало прямо в урну, а остальные одноклассники стояли у окна и смеялись над ним, смеялась даже учительница. «Уж не думала, что ты такой чувствительный, Иван», — сказала она.
— Так вы как думаете, там, внутри, что-то есть? — повторил свой вопрос Иван и постучал пальцем по голове, почувствовав беспокойство, струившееся вниз по позвоночнику.
— Знаете что, — сказала медсестра, — сейчас мы сделаем МРТ. Если вы полежите спокойно, мы закончим через несколько минут.