Читаем Считаные дни полностью

Александра выпрямила спину и быстро взглянула на часы. Когда они были маленькими, ему разрешали, если было страшно, забираться к ней в кровать. Как-то раз еще в школе один мальчик, старше Ивана на год, назвал его «чертовым эмигрантом» и попытался смыть его шапку в унитаз, и на следующий день Александра этого парня вычислила и стукнула так, что у него из носа пошла кровь. Вечером отец того мальчика позвонил к ним домой и рассказал обо всем, грозился заявить в полицию. Мама заплакала, а Драган вышел из себя: «Ты что, совсем спятила, девчонка, — кричал он, — ты что, думаешь, что насилием можно что-то решить?» Он схватил тарелку и грохнул ее об пол так, что та разлетелась на кусочки, но Александра стояла невозмутимо, широко расставив ноги посреди комнаты. «Он обидел моего брата», — отчеканила она. Иван стоял на лестнице, видел, как в темных глазах сестры сверкали гордость и упрямство, и не мог сдержать слез, потому что таким уж он уродился — мальчиком, который всегда плакал.

Сидящий позади них полицейский посмотрел на часы. Иван быстро произнес:

— Они отправят меня в предварительное заключение в Вестланн.

Александра схватила свою сумку.

— Счастливого пути, — бросила она, — пришлю тебе фотографию со свадьбы.

Сестра вскочила и перебросила сумку через плечо. Волосы, длинные и густые, струились по спине, те самые волосы, перед которыми не смог устоять Йон Сверре и которые он упомянул в своей речи на обеде в честь их помолвки: «Твои мягкие волосы и острый ум».

— Ты же знаешь, что никогда не сможешь убежать от своего имени, — сказал Иван.

Александра обернулась.

— Какого черта ты имеешь в виду?

Полицейский позади них кашлянул.

— Я считаю, что время вышло, — произнес он и поднялся.

По коридору перед дверью проходит кто-то в белом халате. Редкие волосы на затылке, он весело насвистывает, глядя в бумаги, которые держит в руке, потом исчезает. Иван смотрит на дверь. Может, ему теперь встать и уйти? Остановит ли его кто-то, если он покинет кабинет, пройдет по коридору и выйдет из больницы, — и что потом? Он поворачивается и смотрит на гигантское окно. Медсестра протягивает руку к экрану компьютера, что-то показывает и объясняет. Потом она выпрямляется, опускает руки на поясницу и смотрит прямо на него, и вот теперь он понимает, кого именно она ему напомнила.

Женщину на заправке. Та же улыбка, когда он вошел. Иван не сомневался, что это будет мужчина — маленький толстячок, мужик средних лет или, может, юноша — долговязый, неуклюжий и прыщавый. Парню было бы проще все это пережить; возможно, даже потом он бы хвастался, что его ограбили, так, словно с ним каждый день такое происходит. Иван представлял это так отчетливо, он, конечно же, был готов к страху, но казалось, что, несмотря ни на что, его можно будет подчинить, сделать послушным. «Люди понимают, когда дело серьезное, — сказал ему Бо. — Ты можешь направить на них пластмассовую вилку, и они отдадут тебе все, что пожелаешь». Иван думал о нем, думал о самом себе. «Ты же не из тех, кто может струсить? Не из тех, кто сдаст?» — спросил Бо. А Иван ответил: «Нет, нет, положитесь на меня!»

Женщина за кассой улыбнулась ему, открыто и вопросительно. Перед ней лежали коробки с сигаретами, она выкладывала пачки из коробок на полки, чтобы покупатели их сами брали.

— Добрый день! — женщина улыбнулась, хотя на руках у него были перчатки, а капюшон куртки надвинут низко на лицо. И, может, это было хуже всего — долгие секунды, когда она приветливо и выжидательно смотрела на него, потому что тогда еще не было слишком поздно, Иван мог бы попросить жвачку, коробочку снюса, расплатиться и уйти, и ничего в этом дне не осталось бы такого, на что они оба обратили бы внимание и запомнили.

— Дождь уже закончился? — спросила женщина и, сощурившись, выглянула в окно, в темноту на улице.

Бо сказал, что вечером в воскресенье здесь нет движения, полная касса и никого.

— Нам бы уже не помешала хорошая погода, — продолжила женщина и перевела взгляд на него, а потом он увидел в ее лице разочарование — такой была ее первая реакция, когда он достал пистолет. Разочарование оттого, что она встретила его с таким радушием и открытостью и вот что получила взамен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее