Сделка (ЛП)

— О, мисс Грейнджер, кому как не вам знать, что на самом деле я получу не более чем призрачный шанс на некую гипотетическую свободу? Которую я могу ждать в этой сырой и вонючей камере еще несколько лет. Нет, так дело не пойдет. Что… я получу от этой сделки… здесь и сейчас?

Бросив взгляд, она увидела, что глаза Люциуса горят лихорадочным огнем. Он напряженно ждал ее ответа, откровенно надеясь, что Гермиона сможет предложить ему хотя бы малость, которая, так или иначе, нарушит надоевшую монотонность многолетнего аскетического существования в неволе. Малость, которая позволит хотя бы на миг забыть об унизительном положении узника и отверженного всеми изгоя.

— Мистер Малфой… вы же знаете, что я не могу сделать ничего запрещенного. Это… это неправильно. Я сообщу своему руководству о вашей… вашем требовании. Но разрешить вам что-то самостоятельно, увы, не могу… — произнося это, Гермиона очень ясно осознавала, насколько ему больно слышать нечто подобное.

«Я же знала, что мои визиты — это единственный луч света в его сером и замкнутом мире…» — она судорожно вздохнула. Обладая врожденным чувством справедливости, Гермионе всей душой хотелось помочь ему, облегчить его страдания. Хоть как-то вознаградить за все, что он готов был сделать.

Она ощутила, как все ее существо раздирают противоречия: какая-то часть понимала, что Люциус Малфой наказан за собственные ошибки и преступления, другая же не могла не сочувствовать ему как человеку, находящемуся в заключении и обделенному самыми простыми и естественными радостями. А еще… была третья часть, оказавшаяся в этот миг опьяненной той странной властью, которую Гермиона вдруг обрела над этим человеком. Вот он стоит, здесь, в своей темной, промозглой камере, и напряженно ждет ее решения. А она… держит его надежды в своих руках. И между ними, извиваясь в воздухе, висит тяжелое густое молчание, которое можно резать ножом.

Пытаясь прорваться сквозь тягостную тишину, Гермиона задала вопрос, прозвучавший резко и отрывисто:

— Мистер Малфой, вы знаете этого человека?

— Конечно. Я не раз связывался с ним от лица Темного Лорда.

Странно, но напоминание о том страшном прошлом прозвучало для нее сейчас легко и обыденно.

Люциус выжидающе не отводил глаз, и Гермиона прекрасно понимала, почему он так упорствует. Для того чтобы добиться освобождения бюрократические винтики судебной системы Министерства должны будут крутиться несколько месяцев, даже если Малфой сообщит им все, что знает. По правде говоря, ее по-настоящему восхищала упорная решимость Люциуса Малфоя бороться за то, что для него важно.

Она заметила, как взгляд Люциуса снова коснулся ее лица, и вздрогнула, будто от ожога. Это стало последним толчком. Решение было принято.

— Если вы… скажете мне его имя, то… я позволю вам увидеть свою обнаженную грудь. И смотреть на нее в течение тридцати секунд.

На этот раз тишина ей показалась просто звенящей.

«Я сказала это. Я смогла…»

Назад дороги не было. Да как ни странно, Гермиона и не собиралась идти на попятную, твердо решив выполнить обещание, если Малфой согласится на ее условия. Она снова вздрогнула, правда на этот раз совсем не от холода и не от жара.

Время шло, а они все стояли, глядя друг на друга, и молчали. Но потом он скривил свои четко очерченные губы и издал короткий смешок.

— Мда… вот так предложение… Очень занятно. Вот только, мисс Грейнджер, я вам, знаете ли, не какой-то прыщавый юнец, вроде третьекурсника-хаффлпаффца.

— Поскольку я могу предложить вам немного, предлагаю то, что в моих силах.

Люциус по-прежнему смотрел на нее с насмешкой.

— Однако, вы здорово удивили меня, предложив за информацию собственное тело.

— Не тело, не обольщайтесь, а всего лишь его визуальный образ. Причем, предложила именно то, что увидеть просто так у вас не имеется ни единого шанса. Так уж случилось, что я не имею права что-то пронести сюда. Не могу изменить условия вашего пребывания здесь. Вообще мало что могу.

— А что же заставляет вас думать, милейшая мисс Грейнджер, будто я захочу увидеть предложенное вами? С чего вы взяли, что мне понравится сама идея полюбоваться вашими прелестями? — его черты вдруг оказались искаженными откровенной злобой.

В первый момент Гермионе показалось, что внутренности кувыркнулись от жуткой обиды, причем нанесенной сознательно и специально. Очень хотелось ответить Малфою, что вызывающе подчеркивая подобное отношение к ней, он подчеркивает лишь собственную несостоятельность, неуверенность и замешательство. Но она сдержалась и вслух сказала совершенно другое:

— Дело в том, мистер Малфой, что вы все же — мужчина. А я, совершенно независимо от статуса своей крови, женщина. И мое тело, как ни странно, не отличается от тела любой другой ведьмы, будь она чистокровна хоть сто раз!