Сделка обреченных

Лео не ответил. Он крутил головой и бормотал что-то понятное только ему. Рахель гладила старичка по плечу, пытаясь успокоить. Андрей поднялся, за ним встала с дивана Лиза.

– Мы пойдем, – сказал Андрей. – Спасибо вам, Лео! Спасибо вам, Рахель! Всего хорошего!

– Спасибо. – Рахель кивнула и прижала к себе все громче бормочущего Лео. – Если вы подождете, я вызову нашу машину и вас отвезут в гостиницу.

– Спасибо! – улыбнулся Андрей. – Мы прекрасно доберемся на такси.

Рахель кивнула. Лиза опустилась перед диваном на колени и обняла израильтянку.

– Спасибо вам!

– Не за что! – Рахель прижалась щекой к щеке Лизы. – Храни вас Бог! Пусть у вас все получится.

– До свидания, Лео! – Лиза поднялась, опираясь на руку Андрея.

Лео не ответил. Он подгреб к себе фотографии и сосредоточенно заталкивал их в пакет. Андрей тронул Лизу за локоть, и она поняла, что прощание закончено.

На улице перед домом Андрей облегченно вздохнул.

– Ну и ну. Никогда бы не подумал, что мы можем договориться с душевнобольным.

– Мы! – улыбнулась Лиза. – Что касается меня, то я испугалась этого Лео до полусмерти. Когда он смотрел на меня, я холодела от ужаса. А вот у тебя все очень лихо получилось. Я даже подумала, не работал ли ты в какой-нибудь такой клинике.

– Не работал, – улыбнулся Андрей. – Просто в нашей истории было столько сумасшедших, что умение договариваться с ними стало национальной чертой. И, кроме того, меня охватило вдохновение после того, как ты назвала меня другом.

Лиза отвела взгляд. Андрей взял ее под руку и повел к стоянке такси.

– Куда мы едем? – спросила Лиза.

– Для начала покатаемся по Иерусалиму, – ответил Андрей. – Когда еще сюда попадем? А до самолета есть время. А потом – в Берлин.

– В Берлин? – удивилась Лиза. – Зачем?

– Искать фотографа по имени Гюнтер.

– Кого? – не поняла Лиза.

– Фотографа, – терпеливо повторил Андрей. – Думаю, в местном отделении гестапо было не много фотографов по имени Гюнтер. Даже если он из центрального аппарата, мы его найдем. Архивы гестапо, слава богу, не засекречены. А он нам очень нужен. Он видел тело человека, убитого в Восточном экспрессе. А вдруг вспомнит какие-нибудь приметы.

– Ты думаешь, он жив? Если предположить, что в тридцать пятом ему было лет двадцать, значит, сейчас – не меньше девяноста. Может быть, с хвостиком. Думаешь, работа в гестапо пошла ему на пользу и укрепила здоровье?

Андрей распахнул перед Лизой дверцу такси.

– Будем надеяться, что он не погиб на Восточном фронте. Не скончался от ран. Не участвовал в заговоре против Гитлера и не был расстрелян. Не был в Кельне во время британской бомбежки. Не был повешен как нацистский преступник…

– И не скончался в своей постели несколько лет назад, – добавила Лиза и вздохнула. – Если все это так, то я признаю, что нам помогает сам Творец.

– В этом можешь не сомневаться, – кивнул Андрей и захлопнул дверцу машины.

6

Гюнтер Клайн решил никуда не переезжать. Сын Ральф настаивал на том, чтобы он поселился у него в Розенхайме. Дескать, хватит жить одиноким рыцарем. Не мальчик уже, девяносто четвертый год. Мало ли что может произойти. Ведь даже «Скорую помощь» некому будет вызвать. Гюнтер равнодушно пожимал плечами. Во-первых, ему не нужна никакая «Скорая помощь». Слава богу, на здоровье он не жалуется. А во-вторых, при желании можно подключиться к этой новомодной системе, которая позволяет вызывать врача одним нажатием кнопки. Нет, это не повод для того, чтобы оставлять Берлин. Что ему делать в убогом, провинциальном Розенхайме? Греться на солнышке? Разводить орхидеи? Конечно, хорошо было бы повозиться с правнуками, подышать свежим воздухом, но как оторваться от привычной жизни, оставить большой город, кабачок «Красотка Бриджит» и друзей? Они, конечно, совсем еще мальчишки. Только Клаусу Бергу исполнилось восемьдесят четыре. А остальным едва-едва стукнуло семь десятков, и рассказы Гюнтера о войне они слушают открыв рты. Нет, в Розенхайме будет слишком скучно. Он не знает там никого, кроме Ральфа. «Захочешь побывать в большом городе, съездишь в Мюнхен, – сказал ему Ральф. – От нас это полчаса на машине». Мюнхен! Разве можно сравнить его с Берлином? Особенно сейчас, когда нет опостылевшей стены и можно совершенно спокойно пройтись по набережной Меркишес-Уфер или выйти на Александерплац. Разве можно сравнить суетный Мюнхен с этим вольным городом?! Короче, он отказал Ральфу. И не жалеет об этом. Он привык жить один. И никакими опасностями его не запугать. Какие опасности? Он прошел всю войну. На Восточном фронте его атаковали русские танки. Ему ли после этого бояться жизни в родном городе?! И пусть Ральф сколько угодно говорит о грязном воздухе Берлина. Для него нет ничего роднее этого воздуха.