Сдохни, но живи…

На новом месте, обосновавшись, он начал работать. Что-то сортировать на складе большого магазина. Аккуратно, спокойно и так же тихо. На эти деньги и снял комнату. Но ненадолго. Он раздражал и хозяина, и соседей тем, что ни о чем не хотел разговаривать, обсуждать политиков, сериалы и кого-то незнакомого. Да и знакомого тоже. Слава приходил после работы, забивал косяк конопли, покуривал и рисовал. Часами. И ему было плевать на рост цен, на премьер-министров, санитаров леса и общества, врагов народа и его кумиров. На всех. Впрочем, «плевать» это уже глагол действия и отношения. У него не было ни того, ни другого. Не было и всё.

Слава брал тушь, кисточку, нарезал листки и водил по ним, создавая удивительно тонкие работы, похожие на японскую и китайскую графику природы. Но он об этом не знал. Не учился где-то и не подражал. Слава не смотрел телевизор, не читал книги и, тем более, газеты. Ему было пофиг.

— Наркоман, — начинали злиться соседи и хозяева, бессильные — Еще украдет чего-нибудь…

Это им было понятно и близко. Так что он долго не задерживался нигде, пока не встретил художника. И застрял у него надолго.

Художник тоже жил в своем мире, хотя читал и думал, и сравнивал. И выплывал из него, когда выходил к людям. А куда ж без них? Художник не был наркоманом и даже бытовым алкоголиком. Случается и такое с талантливыми людьми. Они живут среди других. И терпят. Но не всегда выдерживают. Художник тоже был талантливым и картины помогали ему выжить, и жить. И еще, он был хорошим другом. Значит умел отдавать, не спрашивая. И терпеть таких, как я. И Слава.

А Славе нечего было терпеть. Он ни с кем даже на заговаривал, хотя и отвечал, если спрашивали или лезли со своим. Но быстро отваливали. Ему-то было пофиг всё, что они говорят и от него хотят. Работал, покупал поесть, платил за комнату, тушь с бумагой и улетал в своё. Чем не жизнь?

Однажды из Эстонии прилетела уже выросшая дочка. Она хотела увидеть отца. Увидела, наговорила о себе, маме и стране три короба. Посидела рядом. И быстро поняла, что ни интереса ко всему этому, ни денег у него нет. Она оказалась умной девушкой. Видимо, в папу.

— Хотела встретиться. Встретилась, — сказала она — Главное, что ты есть. Уже хорошо, что я не одна.

И улетела обратно. Он только растерянно улыбнулся и ответил — Я рад. Но облегченно вздохнул, когда она ушла.

Я, по наивности, пытался узнать, какой эпизод в жизни ему больше всего запомнился? За что, может быть, стыдно? Какой скелет в его шкафу остался за тридцать пять лет? Но он долго не мог вспомнить ничего, хотя старался изо всех сил. Вокруг него были или никто, или те, кого он уважал. Тоже просто так. Вот он и старался мне ответить. Но так и не смог. Не потому что прятал. А нЕчего. Он никого не обманывал. А трудности, жизненные, воспринимал как данность. Не более.

Трудности, они же только у тех, кто хочет больше, чем имеет. А ему было пофиг. Все, всё и даже он сам.

— Опустился, — говорили соседи. Приличные, вечно бегающие, что бы где взять, урвать, откусить и как бы утащить в свою нору, соседи. Обижавшиеся, что он ни о ком и ни о чем с ними не хочет разговаривать.

— Так не о чем, — пояснил он мне, как-то, улыбаясь — Они все что-то хотят.

И утыкался в бумагу, выводя кисточкой с тушью, не отрываясь, какие-то дивные горы, которые я увидел, воочию, только в Южном Китае. Где Слава никогда не был. И вряд ли знает, даже где это на карте.

Если бы не был падшим ангелом, так и жил бы он, вместе со всеми. Как свинья в апельсинах…

Ничто

В то пасхальное воскресенье, с утра, около девяти, мне вдруг позвонили в дверь. Пришел давний приятель. То есть человек, которого ты знаешь, но он не сделал тебе ничего плохого.

— Ну вот, Христос воскрес, — мне было лень идти делать второй кофе.

— Если бы.. — сказал он, который приятель. Но давний. — Есть разговор.

И я понял, что придется нести свой крест. Хотя бы до обеда.

— Понимаешь, — он скинул куртку и освободился, заняв меня. — Жена, подвыпив где-то, вдруг заявила, что ненавидит. И повторила это не раз. Я не спал всю ночь. Места себе не нахожу вторые сутки. Нужен твой совет, что делать?.

— Подожди в кабинете, пока сварю кофе.

Я все-таки прошамкал на кухню.

За последние почти десять лет мы виделись два раза. В моем доме. У него были странные предложения по нефтянке и торговому бизнесу. Словно это я, а не он, заканчивал торговый институт. Чтобы кататься в масле необходимости людям. Но времена изменились и оказалось, что вокруг все есть. Люди уже не искали, где купить. А наоборот, пришлось работать, чтобы заставить их это делать. Все стали продавать все и всех. Это называется капитализмом. Тоже неплохо. Если хорошо живешь.

Приятель этот жил хорошо, но в квартире, которую ему купили еще в те времена родители. И пока хватало денег, а родители не стали пенисонерами. Потом они перестали давать и стало плохо. Точнее хорошего — понеможку.

Где он жил я так и не знал. Жену в глаза не видел, не говоря уже об остальном.

Утренний кофе, между тем, закипел, бурлявый. Я успокоился.

— Так что случилось?