Сдохни, но живи…

На другой стороне дороги шевелилась отдельная парковка. Там, среди фур дальнобойщиков мигали синими огоньками две машины: полиция и скорая помощь.

— Что-то случилось? — спросил я у мангальщицы.

— Да, водитель сильно побился.

— Вы уверены?

— Конечно, я сама там была, — обиделась она. — Свалился со второй полки и неудачно.

Женщина вдруг потрогала синяк на скуле.

— Ребята брали у вас шашлыки?

— Брали. Выпившие уже. Особенно тот, который упал плашмя. Повернулся неудачно, — сочувственно сказала она. — А вы будете есть?

— Нет, спасибо.

— И много удается заработать на шашлыках ночью? Людей-то не видно.

— Никого, — в тон сказала она.

— А сколько, извините, зарабатываете?

— Почти ничего… — это по поводу «извините». Ей тоже было скучно. — Пять рублей с шампура. Но и выхода нет. Я живу в деревне неподалеку. Работы у нас нет. Ребенка кормить надо. Вот и выходим к трассе.

— А муж? — наивно спросил я.

— Муж? — удивилась она. — У нас женщины, в основном, с детьми. Мужья кто в городе, кто в тюрьме. А у меня и не было. Ходил один, но потом уехал, даже не знаю, где он. Все уезжают, кто может или решается.

— А вы?

— А куда мне с ребенком. И от дома? Работу еще можно найти, а где жить и на что? Трасса и кормит, слава Богу.

Мы еще немного поговорили о мордовской деревне, беспросветной какой-то жизни, но без жалоб и сожалений. Как о данности, в которой даже не надо выживать, а просто живут, как есть, буднично, какие-то обычные люди. Чтобы есть, что есть. И пить, что есть. Совсем из другого параллельного мира.

Я, в который раз удивился, сталкиваясь с российской глубинкой. Там никто не жалуется на жизнь. И даже о местной власти не говорят — не то, что о начальниках в Москве. Там просто живут, в заданных Богом обстоятельствах. Просто живут — и всё. Без обид и нытья.

— И вы вот так работаете в любую погоду?

— Конечно. Если бы не трасса, даже не знаю что бы делали. Но сегодня, — она посмотрела на отъезжающую от фур милицию и «скорую», — долго не буду. Скоро пойду домой, а утром приду снова.

Она вопросительно посмотрела на меня и я резко захотел спать. Так бывает при встрече с некоторыми людьми и без усталости. Скажут что-нибудь о себе или о ком-нибудь, одной фразой. И вдруг наваливается сонливость или желание отойти подальше. И посылать не надо.

В номере я выключился моментально. С утра принял душ, спустился вниз, сдал ключ и присел там же, в кафушке, выпить бурду, под названием «кофе». Было уже около девяти утра и начинало припекать. Пора ехать. На ступеньках я едва не столкнулся со вчерашней мангальщицей.

— Вы уезжаете? — с видимым сожалением сказала она.

— Ну, да… Опять на работу, так рано?

— Вы какой-то странный человек, — сказала она, поеживаясь и глядя мне прямо в глаза, почти не моргая. — Я сегодня заснуть не могла. Таких не встречала. Со мной никто и никогда так не разговаривал.

— Как это? — удивился я, соображая что же такого особенного спрашивал.

— Никто, — повторила она.

— Долгое прощание на ступеньках? — откуда-то сбоку выплыла тетка, панибратская и жизнерадостная, как проходящая мимо трасса, уже нескучная от машин. Она понимающе что там, по-своему, кивала головой и радовалась. С утра. Кофейная бурда, вместе с неожиданной неловкостью, встала у меня в глотке. — Ну, всего вам хорошего.

И тут почти произошло неожиданное. Женщина, так же, не отрываясь, подалась было вперед на шаг, потянулась, словно хотела поцеловать на прощание. Но, схватившись, смутилась и, разыскав зачем-то замок куртки, подтянула его до самого верха, почти до синяка.

— И вам. Тоже.

Машина, отдохнув, радостно завелась. Майское, яркое от жизни, солнце уже слегка топило воздух, еще не загаженный дымом от придорожного мангала, а управляющая отеля стояла у окна и глядела перед собой куда-то на пустую дорогу. Ни грустно, ни весело. Ни даже в себя. Никак.

И только мангальщица, снова одна перед еще непроснувшейся цепью магазинов и домов отчаянно махала мне рукой. По-русски. Это значит, вперед-назад. Одновременно: и счастливого пути, и уезжай подальше отсюда.

Как глупо устроены встречи без разочарований:

И не поговорили, а — разошлись.

Еврейский солдат вермахта

Война застала его в украинской Шепетовке, где молодой учитель едва начал работать в школе. Мобилизованный, он отступал вместе с армией, пока не был ранен и не оказался в ростовском госпитале. Там к нему обратился офицер советской разведки с предложением после выписки пройти курс в диверсионной спецшколе.

— Нас пекли как блины, — вспоминает Ингерман в своей небольшой, но уютной квартире в престижном районе северного Тель-Авива. — Курс занимал всего несколько месяцев. При этом никто не знал, какое конкретно задание и где он будет выполнять. Никаких подробных «легенд» не разрабатывалось. Нас готовили для диверсионной работы в тылу немцев. И вдруг по завершении курса мне, как и другим, выдали конверт, где было указано задание и место заброски. Я чуть не упал в обморок от неожиданности. Командование направляло меня за линию фронта в район Таганрога с целью внедриться в фашистскую армию.