Сдохни, но живи…

Яков остался с ними. А вскоре вместе с женой нелегально прибыл в Палестину. Они поселились в кибуце — сельскохозяйственной коммуне, где все работали, заменяя друг друга, ели в одной столовой, не получали зарплаты и верили в создание своего государства и… в Советский Союз.

— Мне и сейчас больно, когда я думаю о распаде СССР, — признается Яков. — Социализм — это не картошка, нельзя просто так все отбросить. Я хорошо помню, как в кибуце висели портреты Ленина и Сталина. И мы хотели построить светлое социалистическое будущее на этой земле. Поэтому я окончил офицерские курсы и в 1948 году воевал за независимость только что провозглашенного Израиля в чине майора. Мы хотели построить справедливый и единый Израиль — как для евреев, так и для живущих на этой территории арабов. Не вышло.

Они расстались с женой. Жить и работать с утра до вечера после Италии в кибуце, могли те, кому уже нечего было терять. Но неожиданно выяснилось, что его мать выжила в войне, и ему удалось переправить ее в Израиль, где она прожила до 96 лет и очень гордилась сыном. Тем более что три десятилетия, до пенсии, Яков проработал в израильской разведке. Чем он занимался, не говорит и сейчас. Известно лишь, что в начале шестидесятых получил награду «За вклад в укрепление безопасности страны».

В разведке он встретил и свою вторую, нынешнюю, жену. Они живут вдвоем, читают друг другу вслух его любимого Гейне на иврите и обсуждают политику. Он ни разу не был ни в Союзе, ни в СНГ, хотя каким-то образом сохранил прекрасный русский язык. Их дочь — профессор университета. Другая дочь, от первого брака, перебралась в… Германию. А внук на момент нашей встречи сидел в военной тюрьме за отказ служить, как он считает, на «оккупированных территориях».

— Я горжусь этим мальчиком, — говорит Яков. — У него есть характер. Мы воевали всю жизнь и построили то, что построили. Мы воевали с фашизмом, у нас была мечта и была идея. Сегодня я этого не вижу. Что будет с миром, с нашими внуками, с Израилем через пятьдесят лет? И будет ли Израиль? Я в этом не уверен.

Неверный выбор

— Почему бы вам не продавать бижутерию? — спросил меня израильский лоточник, с товаром на земле, около которого я неосторожно остановился. А он спросил откуда, мол, приехал.

— Мне? — я огляделся по сторонам и подумал, что надо было посмотреться в зеркало перед тем, как выходить на улицу.

— Конечно, — утвердительно закивал он — Вы возите к себе домой, друзья продают, а я поставляю товар. Чистый бизнес, без налогов. — Друзья — то у вас есть?

— Может, лучше чайники возить? — ответил я, помятуя, что мы в Израиле и мой ответ поймут правильно.

— А что, там и чайников нет? — обрадовался лоточник.

— Есть. Но почему я? — мне стало интересно.

— А у вас лицо располагающее. Как у Де Ниро.

— Но Де Ниро же не торговец. Он актер.

— И что? У него бы все покупали. Но он не захотел стать тем, кем мог бы стать.

На том мы и разошлись. Не торгуясь…

Кино и жизнь

Донатас Банионис — один из любимейших актеров некогда еще советских зрителей. Культовые фильмы «Никто не хотел умирать», «Берегись автомобиля», «Король Лир», «Мертвый сезон», «Солярис»… Всего — около семидесяти киноработ.

Последнее время его было не видно в новых ролях. И время великих режиссеров, у которых он снимался прошло. И Литва уже не просто самостоятельная, а в Европе. Да и сердце стало подводить — все-таки родился актер в 1924 году. Не вчера.

В его небольшой квартире, в Вильнюсе, хотя обычно Баниониса связывают с театром в небольшом городке Паневежис, каждая деталь в доме говорит о том, что здесь живет мастер. И оказалось это незадолго до его ухода.

— Неужели никогда не возникала мысль покинуть Литву? Ну, когда Советы пришли, или немцы, или потом…?

Банионис: — Было такое. Впервые вам расскажу.

В 1944-ом бежали мы, вместе с режиссером Мильтинисом и еще одним человеком, на Запад, от Красной армии, но нам перекрыли дорогу почти у границы с Германией (Восточной Пруссией) и не успели проскочить. Но, может, как повернулась жизнь, и хорошо, что не получилось.

— Не думал, что Банионис пытался бежать от русских. А чего вам-то бояться было?

— Во время немецкой оккупации в Литве не было культурных государственных институтов, ни министерства, ни объединений. А мы работали в Паневежисе как литовский городской театр, ставили пьесы, играли на родном языке. В основном литовскую классику. Русских авторов, понятно, нельзя было. Но немецких авторов тоже не играли. Собственно, я там и начинал как актер. Труппа была, главным образом, из студентов. Вот и получалось, что работал «при немцах».

А мы очень боялись большевизма. Перед самой войной, за неделю, с четырнадцатого по шестнадцатое июня, в течение трех дней, по всей Литве прошли массовые аресты и депортации. И все думали — Господи, пришли бы немцы, спасли бы… Высылали за три часа. Ночью по городу ездили на грузовиках, со списками и забирали людей. Без суда, без объяснений. — У тебя, — говорят — Дядя враг народа. Или что-то подобное.