Сдохни, но живи…

У них, пока живы, есть свои могилки, своя история и жизнь. И тающая на глазах, но еще живая община. Главное, есть своя вера, почти двести пятьдесят лет. Которой три тысячелетия. А с верой не бывает одиноких. Какому бы Богу человек не молился.

Даже если он и не молится.

Жизнь удалась

Нельзя сказать, что он вызвал отторжение. Другой — это не опасно, ежели не лезет. Просто точки отсчета разные. И видение света и темноты. Таких в делах лучше обходить. А так… Разве, что не спорить. Было в нем нечто неприемлемое и вызывающее легкую брезгливость. Но именно он подсказал вовремя идею, простую, как почти всё в этом мире. Если особо глубоко не заглядывать в унитаз или, наоборот, закатив глаза, восхищенно не занюхивать нарциссы. Так что я ему скорее благодарен. За новый стимул строить дома для подрастающих детей. И им. И себе.

А в остальном, мы просто разной породы. Не больше.

Свел нас, накоротке, но взаимно вежливо, один из Центров отдыха города, куда я сдуру, приехав в Израиль, записался и сразу взял годовой абонемент. Там, недалеко от дома, на пять минут пешком ближе, чем море, имелся бассейн с сауной и фитнесс-центр. Я почему-то решил, что в Израиле буду работать и отдыхать. Не подумал, что здесь быстро появятся русские товарищи и друзья. И все — с закуской. Так что, если об отдыхе, то до какого-то Центра мне уже оказалось не добраться. Но в бассейне несколько раз, вначале, все-таки заплывал. Там мы с ним и встретились…

Оказалось, что земляк. Из Беларуси, из Гомеля. Он был постарше, тогда лет за шестьдесят. И гражданин Германии. На лето — весь в китайском, с головы до ног. Типичный немец. В Израиль прилетел к сестре. Поскольку она жила в недорогом районе, далеко от моря, предпочитал бассейн: и ближе к ее квартире, и не платить за автобус, и есть, где укрыться от солнца. Да и сауна — тоже хорошо греет душу, хотя здесь через вечно полуоткрытую дверь. Зато, сама по себе, факт.

— Жизнь удалась. — сказал он, кивнув на воду под пальмами. И вопросительно посмотрел в мою сторону. Все равно вокруг больше никого не маячило.

— Это как? Мне тоже было скучно. СолнцедАрил выходной, уже пекло довольно ранее утро и народ, оголтелый от прошедшей недели, да еще с детьми, похожими на громкоговорители, пока не набежал.

— Хорошо жить, говорю… Он сел на полотенце и начал растирать пальцы ног, клювастые и желтые, как мандарин.

— Когда ничего и ни у кого не болит, это да, — поддержал я — А было плохо?

— Что мне, «кто-то»? — удивился он — Хотя я везде, у нас, активно поддерживаю Израиль. Это святое. А так, мне и себя достаточно. И всегда хорошо.

— Значит, заслужили, — я подкинул поленце в костер самолюбия.

— Не-а, — клюнул он и наконец перестал возиться с пальцами — Сами дали…

Земляк когда-то в армию не пошел. Зачем тратить годы жизни на то, что не приносит человеку пользы. А только одни проблемы и даже опасности. Не теряя время на глупости, он, закончил институт, поскольку «без бумажки никуда». Затем нашел, не без помощи родных, непыльную работу, где и продвигался еще много-много лет, отведенные на жизнь. А чего дергаться? Со временем, получил квартиру, участок за городом, построил дачу. Немного не повезло с женой. Она долго не удержалась. Родила, что-то стала хотеть от него, на себя, наконец сбежала обратно к маме.

— Не захотела одеяло, — хмыкнул он — Пусть ходит голой. Я предусмотрел.

Сын за годы где-то вырос, у нее и с ней. Теперь он военный моряк и предмет особой гордости отца — Вот какой у меня сын… Но ей он так не говорил. Не до них было. Да и не решился бы. Хотя вспоминал и о сыне, когда сходился, временами, с женщинами. Надо же было как-то обосновывать, что денег на все не хватает.

Зато в остальном он жил честно. Взяток, по должности, не брал, только мелкую благодарность, да подарками, в натуре. Боялся, что посадят в тюрьму.

— Время было такое, суровое — вздохнул он, вспоминая — Эх, мне бы родиться лет на двадцать позже. Повезло тем, кто к распаду Советского Союза оказался в свои тридцать-сорок лет в служебном кабинете…

Уезжать, куда глаза глядят, не захотел. Провожал других, слушал, узнавал, переписывался. Уже было не опасно. Но привычную работу не оставлял, раз не гнали — переползал с полки на полку, благо, что не в общем вагоне. Дожидался до пенсии. Никому не мешал, никуда не лез — на жизнь хватало. Но не больше. А больше, без гарантий — и не надо.

Наконец, оформив пенсию, решил-таки подсесть на поезд еврейской эмиграции в Германию. Терять уже было нечего. Вывез, что мог и себя — необходимый минимум для максимума. Немцы, в память о его погибших в войне, безымянных для него родственниках, дали заботливый «социал», бесплатную квартирку и медицину. Свою квартиру в Гомеле он продал, но никому не говорил, чтоб не позавидовали и не сглазили. Да и не очень большие это, для него, жившего от зарплаты до зарплаты, отвалились деньги. Зато существенная прибавка себе, к уверенности. Все равно тратить больше не на кого. И незачем.

А теперь самое главное. О «жизнь удалась»…