Сдохни, но живи…

Но, когда через пару минут, глянув и вернувшись, я спросил — А можно ли сделать несколько снимков в музее? — улыбка не просто сползла. Сразу возникла жесткая безликая стеклянная стена.

Я такие лица видел только у «марокканских» чиновниц в Израиле, когда к ним приходят русские.

Ноль эмоций, кроме вселенского недовольства.

— Это запрещено.

— А у кого можно спросить разрешение? — еще не удивился я.

— У директора. Но, во-первых, ее нет. А, во-вторых, надо получить и разрешение начальника здания.

— Но там переснять всего несколько фотографий к фильму, который мы делаем. Что секретного?

— Тем более. Надо получить разрешение от людей на снимках.

Я хотел было сказать, что тех людей, и она это должна знать лучше меня, уже давно расстреляли нацисты. В варшавском гетто. Но передумал. Нет — так нет.

Инструкции редко пишут умные. Они живут по своим законам. Потому и преуспевают, не высиживая свою жизнь. Удивило другое.

Стена между нами была из стеклобетона. И уже без улыбок. Из ничего.

Мы с приятелем пошли к выходу.

— А я вас знаю, — неожиданно сказала охранник — Я ваши передачи смотрела в Израиле.

— Спасибо, что помните. Уехали оттуда?

— Да. Мужу надоел «восток». Хотя работа у него была по специальности, научная и не плохая. Мы, кстати, из Беларуси…

— И как здесь?

— Ему пришлось трудно. Вроде, было пять вакансий, близких к его деятельности, с хорошей предлагаемой зарплатой. Но, когда узнавали, что только приехали, сразу ставили оклад на уровне уборщицы. Хотя и в Беларуси, и в Израиле он успешно занимался наукой. Так что работает, но…

— Понятно. Но зато в Канаде демократии побольше.

— Что вы… — вдруг заспешила она, видя, что мы продвигаемся обратно к лифту — Какие здесь права человека?

— Какие?

— Да вы больше двадцати секунд на канадскую женщину смотреть не должны. Может засудить за сексуальные домогательства. Здесь это запросто. И не отмоетесь. У нас есть знакомые врачи, русские, дантист, например, так они держат ассистентку в офисе не потому, что нужна, а чтобы постоянно свидетель был рядом. Чтобы не обвинили.

— Давай, пора, — заторопил приятель, придерживая лифт кнопкой.

Так мы и не договорили.

— Господи, — подумал я, спускаясь и уже ностальгируя по дому — Хорошо, что с домогательствами к служащей со съемкой быстро отстал. Она и слова вроде грубого не сказала, а меня почти вывернуло. К счастью. Кто её знает. что там, в головенке варится?

Вон, приятель, договорился на днях по телефону на деловую встречу с социальным работником. Опекает ныне пенсионеров — «спрятанных детей» во время войны. Это тех, кого родители, в основном, погибшие потом, в отчаяние, отдавали христианам, кто не побоялся, в Бельгии, Франции, Польше, Голландии. О них я и делал фильм в Канаде.

Дама предложила встретиться в обед в кофе-кафе. Сказала, что кудрявая. Приятель себя обрисовал. Приехал вовремя, а там тридцать женщин. И половина кудрявые. Походил, покрасовался впустую и вернулся в офис. Звонит опять даме. Та говорит — Да, видела вас, узнала по описанию.

— Там почему не позвали?

— А почему я вас должна звать? Не вы мне, а я вам нужна. И бросила трубку.

Ну, не тронешься тут, в Канаде?

На здоровье

— Если где-нибудь встретите монголку, то надо быть предельно осторожным, — напутствовал нас старший лейтенант перед отправкой в степь, на железнодорожную трассу. — Можно легко подцепить болезнь. И не какой-нибудь там «французский насморк», — он вытащил платок и высморкался, — или говоря проще, триппер. А сифилис. Здесь это распространено.

— Так что, надо гандоны покупать? — уточнил красавчик — татарин Коля из Бугульмы. Ему, судя по однотипным разговорам, в армии было труднее всех. — А где купить?

Ребята зашумели за ним, обдумывая.

— Сами вы… — пресекся старший лейтенант. — Ничего покупать не надо. Да и негде. И незачем. Просто иногда к трассе может подъехать на коне женщина-арат из какой-нибудь юрты. Так что поосторожней. Ступников, что вы там записываете за мной? И для чего?

— Чтоб не забыть. Так, на всякий случай.

— На всякий случай помните обязанности солдата. Не вступать.

— Ногой или куда?

— Куда не надо. И не выступать. Здоровее будете. И в армии, и дома.

На триста километров вокруг нас пела, завывая густой метелью, голая и страшная, как правда, беспощадная, с белесыми снежными глазами, одинокая монгольская степь…

Встреча в горах Атласа

Не стоит теребить тех, кто спит с черной вдовой революции. Она ложится бескорыстно, но согревает до пепла, и, в отличие от других женщин, предает только победителей.

Если доживут.

В ту ночь я так и остался в странном доме где-то в глубине Марокко.

Конечно, с моей стороны это было неосторожно. Если не сказать — глупо. Но в 36 лет еще нет никакого страха ни перед чем. И до этого возраста, и позже бывает только боязнь — не суметь, подвести. Боязнь стыда. Но это не страх. А как раз наоборот — страхоутоляющее.