Сдохни, но живи…

Интересным и необычным оказалось другое. Человек, который бескорыстно прятал у себя почти тридцать евреев, рискуя своей жизнью, явно был нетипичным голландцем. Хотя и католиком. Он сделал то, на что средний житель страны никогда бы не пошел, будучи в зравом уме. А именно, он врал властям. Нагло, почти смеясь. Врал даже, что… голландец.

В его паспорте не было положенного по правилам штампа с буквой «J», еврей. Он не нашил шестиконечную звезду. Но на самом деле, он был тоже евреем. Светлым и голубоглазым. Не богатым. Обычным. Далеким от общины. И женатым на христианке.

Смешанные пары в Голландии не разрушали и не депортировали. В 1942 году ему позвонила сестра и сказала, что им пришло уведомление явиться на вокзал для переселения. Вскоре позвонил брат с тем же. Так он собрал у себя первых приговоренных и спрятанных. У них с женой, у самих было четверо детей. Однако это не остановило этих людей от укрывательства евреев. Государственных преступников, поскольку они не подчинились указаниям о переселении «на Восток». Но он и сам был преступник, поскольку обманывал полицию, гестапо и власти. Не законопослушный.

Первые три года оккупации голландцы, в массе своей, особо ее и не почувствовали.

Разве что с Восточного фронта далекой России повалили тысячи похоронок и из танковой дивизиии СС «Викинг». И из разгромленной такой же дивизии СС «Нидерленд».

Подполье, связанное с Лондоном, постоянно теряло людей и целые, и без того немногочисленные, сети патриотов-антифашистов. Разведчики и диверсанты, посланные из Англии, фактически все были схвачены и казнены. Начались перебои с продуктами, топливом. Но все это не походило на приближение настоящего голода и холода. Страна заворчала и почувствовала, что это мировая война, когда немцы стали мобилизовывать и забирать молодых здоровых мужчин на работы в Германию. И наконец, всех парней-студентов. Там уже не хватало рабочих рук, особенно мужских. Но в Германии могли и убить. Немецкие города подвергались все более сильным бомбардировкам самолетами союзников. Немцы уже не церемонилась с рассово близким народом и его местным фюрером, стараясь взять все, что им нужно. А нужно к концу войны было все больше и больше.

Летом 1944 года союзники наконец высадились в Нормандии и пошли за восток. Лео помнит, как в сентябре они ожидали встретить освободителей. Тысячи чиновников и службистов режима бежали в Германию. Чтобы потом вернуться. Патриотов, возмущенных немцами, по мере приближения англо-канадских войск, становилось все больше и больше. Пока наконец не пришло освобождение, а вместе с ним оказалось, что почти все вокруг сочувствовали и чуть ли не помогали Сопротивлению. Как обычно.

На самом деле, в Сопротивлении погибло от рук гестапо до двух с половиной тысяч героев. Коммунисты страны потеряли половину. Из 150 тысяч евреев осталось более четырнадцати, хотя нашлись голландцы, которые спрятали почти вдвое больше. Половина укрывшихся погибли. Как и те, кто дал им убежище.

В этом мире достойным людям выжить трудно. Везде и всегда. Даже высшие награды за героизм почти все получившие их голландцы были награждены… посмертно.

Лео спрятали в 11 лет, а вышел он на улицу, когда ему почти исполнилось пятнадцать. Но, благодаря горбуну и его друзьям, все его близкие остались живы. Отец взял в семью племянника, которого его родители отдали друзьям-христианам. А сами погибли в Освенциме.

Чтобы не травмировать парня в их семье дети больше никогда не называли своих родителей папа и мама. Только по именам. Как и он.

Но один их страшных, по-своему, парадоксов Лео узнал еще тогда, сразу после войны.

Однажды он купил книгу, из редких тогда, о нацистских концлагерях и уничтожении там людей. Это были воспоминания, по свежим следам, выжившего. Его мать очень расстроилась этим и долго не могла успокоиться. Она не хотела ни сама читать в подробностях, ни думать о том, что было с другими, погибшими. С абсолютным большинством голландских евреев.

В то время, как они мучались от безделия, одиночества и страха в квартирах, где их скрывали. Но жили и выжили. Хотя должны были оказаться в эшелонах смерти.

Более, чем из ста тысяч евреев страны и нескольких десятков тысяч, таких же, беженцев из Германии, осевших ко времени оккупации в стране, из лагерей на Востоке домой вернулись всего пять — шесть тысяч несчастных. Они работали там и остались живы, благодаря Красной армии и солдатам союзников.

Вернулась одна из сестер отца. Единственная из всей ее семьи. Одинокая, она нередко приходил к ним в гости в будни и регулярно в пятницу, на шабатний ужин. Но в их доме был неписанный и жестко соблюдаемый закон — никогда не спрашивать ничего, что она видела, слышала, претерпела, как выжила в лагере.

Так же было и в других семьях, не попавших под депортацию и уничтожение.

Они сами не хотели ничего знать, невольно сразу проецируя это на себя и испытывая раздражающее изнутри чувство вины, что и без лагерей, без подполья и борьбы остались живы.

Да и рассказывать, особо, было нечего. Кроме тянущего постоянного страха.