Сдохни, но живи…

На двери кабинета, но уже с обратной стороны, висела табличка «Хирург. Нервопатолог». Так читается, когда астралируешь в очереди.

— В одном флаконе? — я почувствовал неладное, но мужественно шагнул вперед.

Назад пути не было.

Каждые пять лет водителям этой страны надо побегать и заново проходить медицинскую комиссию, чтобы иметь право ездить на своей или чужой машине. И на технический осмотр своего транспорта. А, главное, на случай неожиданного штрафа, когда забирают автомобильные права или специальный талон к ним. Без оплаты и действующей справки о хорошем состоянии здоровья ездить не сможешь, талон не вернут.

Короче, за рулем здесь ездят только здоровые люди. Больные массажируются в автобусах или ходят пешком, здоровея.

Я зашел в кабинет и протянул свою карточку с уже пройденными врачами. Хирурга и, тем более, нервопатолога мне опасаться было нечего. Хотя и врачи. У меня другие патологии.

Два дядьки, причем, моих лет сидели молча, прищуриваясь. Придуриваться в начальника им, казалось бы, уже поздно. Не останется времени каяться.

— Садитесь, — вдруг сурово, как солдату-призывнику сказал один из них, — Где ваш военный билет?

— Какой билет? Я армии сорок лет назад отслужил.

— Ничего не знаю, — сказал врач, матерея — Где ваш военный билет?

— Вы хирург? — спросил я, осознавая, что говорю «что-то не то».

— Хирург. Без билета сюда приходить нельзя.

— Посмотрите в мой паспорт. Это я просто хорошо сохранился. Какой военный билет?

Я почувствовал, что у меня начинает «коротить» в голове. Или я, опять, идиот. Или…

— Если нет военного билета, то идите в военкомат и получайте новый. Если, по состоянию здоровья, его нет, то проходите сначала там медицинскую комиссию и получайте справку о своих прежних болезнях.

— В нашем возрасте, — попытался подстелиться я — Уже не то, что в армию, на военные сборы не берут. Не тех постреляем.

— Ничего не знаю, такой закон — сказал хирург, не оценив. И я понял, что возраст — это не защита от дураков. Возраст — это возможность свести общение с ними до минимума. Другое дело, что уже много и не надо.

— А что это у вас? Вид на жительство иностранца? Ну вот, — облегчился врач и я осознал, что с ним еще не всё потеряно — Россиянин… Наши братья… Переломы, операции?

— Не было. Я подумал, что сделал правильно, оформляя документ на российский паспорт. С иным на «брата» я бы точно здесь не потянул.

— Идите ко мне, — приказал второй доктор, наверное, сержант в отставке. И я уже не сомневался, что это невропатолог. Он был с молоточком. Но не бил.

— Послушайте, — спросил я у дедушки восьмидесяти лет от рождения, стоя вместе с ним уже на другом этаже у двери с надписью «Нарколог». — Военный билет для военнообязанного у вас спрашивали?

— Конечно, — без доли иронии ответил он. — Только билета у меня нет.

— И как вы выжили?

— Я когда-то был офицером в армии и более тридцати лет назад ушел на пенсию по возрасту. С 1983 года у меня сохранилась офицерская книжка. Она и пригодилась.

— Хранить вечно. А вы курите?

— Нет, не курю, — не понял дедушка.

— А колитесь?

— Бывает, когда спину хватает.

— Наркологу от этом не говорите…

Последний кабинет комиссии казался самым легким — там, по идее, после всех врачей выдавали заветную справку. «Проскочили» сразу только двое: я и дедушка. Правда, фотографии к справке у меня оказались обычные. А надо было какие-то специальные, матовые.

Не всем так везло. Один, сорокалетний мужчина, с которым мы, кодлой, ходили по кабинетам вышел, расстроенный… на жену.

— Три месяца назад мне на голову, — говорит — упала дома доска. Жена настояла, дура, пойти в поликлинику, провериться. Головокружений нет. Обмороков нет. Темноты в глазах нет. Только шишка большая. Я уже и забыл об этом. А теперь надо ехать в специальную клинику на томографию или, в дорогущую, частную. Привезти оттуда справку. И только потом опять сюда. Как услышал, темно в глазах стало. Пойду домой — сначала жене покажу, по полной программе, где раки зимуют.

— Только не по голове, — сказал я, сочувствуя, но вдвойне сладострастно прижимая к сердцу уже полученную свою пятилетнюю справку. Жить буду

Горбун

Он подошел к ним на улице, в Амстердаме. Их родном, но уже не совсем привычном и близком городе. Сам подошел, пока они разглядывали витрину магазина. Аккуратно одетый в отглаженный костюм, при галстуке, он все равно выглядел нелепо. Не смешно, нет. Но нелепо. Потому что он был горбун. Маленький ростом, с кривыми ногами, вдетыми в болтающиеся брюки и, к тому же, с некрасивым искаженным природой лицом. Грубым, рубленным, крестьянским. Даже хороший пиджак топорщился у него не на спине, а на загривке. Но это был лучший голландец. Точнее, один из лучших. Относительно немногих тогда, осенью 1941 года.

Леону было уже одиннадцать лет и он запомнил и разговор, и этого странного человека, и младшего на три года беззаботного еще брата. И растерявшегося было отца.