Сдвинутые берега

Олег подмигнул мне и пустился в какой-то бешеный пляс. Вместо платочка у него в руках были очки, и он помахивал ими над головой. Ногами выписывал замысловатые кренделя, делал присядку не в такт музыке и смеялся, смеялся! А потом выпрямился, торжествующе глянул на меня, глубоким, до земли, русским поклоном поблагодарил компанию. Ему бурно аплодировали.

Пришёл в комнату раскрасневшийся, запыхавшийся, с озорным огнём в бирюзовых глазах.

- Это вам за тот вечер, за бурю. Помните?

- Помню.

- Квиты?

- Квиты.

- Вот так я вас. На обе лопатки. А теперь вот что... - Он сел рядом со мной и заговорил почти шёпотом: - Помните один старый наш разговор? Мне было смешно слышать, что объяснение в любви - это очень трудное дело. И Вере объяснялся в любви спокойно, а вот перед Валей я робею. И самое главное - не пойму, любит ли она меня?

- За любовь надо бороться, - сказал я.

- Если бы я знал, что она любит меня, а то ведь не знаю. Объяснишься ей, а она язык покажет, рассмеётся и убежит. От Вали всего можно ждать. Вот за это и люблю её.

- А это хорошо, что не знаешь. Любовь без загадки - это не любовь.

- Эй вы, музыканты? Долго вы там шипеть будете?

Это кричала с кухни Люда. В самом деле, пластинка давно кончилась и из репродуктора доносилось шипение. Я переставил иглу и сказал Олегу:

- Я работаю над одним усовершенствованием. Хочешь быть моим соавтором?

- Усовершенствование по арматуре?

- Формально по арматуре, а в действительности там все шире и глубже. Я влез в такие теоретические дебри, что одному трудно выпутаться, а ты всё-таки собирался работать в научно-исследовательском институте...

- Если думаете, что моего терпения хватит на эти теоретические дебри, то я согласен.

ГЛАВА 7

После тревожной зимы и весны для нашей большой семьи наступило спокойное лето. Оно прошло незаметно, как и всегда проходит безмятежное время.

Вера с Дмитрием ни разу не поссорились. Во всяком случае никто из нас этого не слышал и не видел. Сам Дмитрий о своей теперешней жизни отозвался так:

- У нас медовый месяц перевалил за полугодие.

После работы Павел Петрович переодевался и шёл ужинать к молодым. Поужинав, они всей семьёй шли гулять в парк или к Ахтубе.

Часто мы тоже присоединялись к ним и вели разговоры о приближающемся перекрытии Волги, о чудовищном урожае арбузов, о французских ситцевых платьях и дешёвой изящной чешской обуви. Но чаще всего говорили о дачах, которые надо обязательно завести в будущем году. Мы мечтали о виноградниках, садиках, грядках с петрушкой, редиской и луком на своём участке.

Вера уже сделала больше десятка эскизов будущих дачных домиков. Все они нам с Дмитрием и Павлом Петровичем нравились, а Люде ни один не нравился, поэтому Вера продолжала искать.

В субботу и воскресенье после прогулки мы шли во Дворец или в кино, а в будние вечера каждый у себя дома принимался за своё. Вера готовилась в институт, Дмитрий занимался бесконечными делами участка, Павел Петрович столярил в подвале, я чертил что-нибудь, а Люда шила распашонки, вышивала, вязала.

Все, кроме меня, считали, что Вере роль матери пока не удавалась. Им не нравилось «панибратство» между Светланкой и Верой. Я же считал, что никакого панибратства нет, а есть хорошая дружба между двумя «подружками».

Однажды Светлана пришла домой вся как есть в грязи. Белые туфельки стали чёрными, даже в косичках были комья грязи.

Дмитрий решил наказать дочку. Но Вера схватила Светланку и унесла в ванную. Там у них произошёл такой разговор.

- Ты видишь, как все рассердились? И правильно.

- И совсем неправильно.

- Как же неправильно?

- Очень просто. Я вымоюсь хорошенько, ты выстираешь платье, и все будет хорошо. Зачем ругаться?

- Ох, Светка, тебе в будущем году в школу идти. Ты уже такая большая, что мне стыдно тебе говорить, как это плохо, когда дети растут замазурами.

- А ты и не говори.

Потом долго длилось молчание, только слышен был плеск воды.

- Почему, когда вы приходите грязные, я на вас не ругаюсь? - спросила Светка.

- Я же не балуюсь, а пачкаюсь на работе. Значит, такая работа. Так надо.

- А может, и мне так надо. Ты ведь меня не спрашиваешь...

- Хорошо. Я спрошу. Почему тебе надо было сегодня так выпачкаться?

- Сейчас скажу... Я работала...

Я завидовал такой искренней дружбе матери и дочери, а Дмитрий и Павел Петрович хмурились...

Анна Сергеевна пять месяцев даже писем не писала, а потом не выдержала - прислала Светланке посылку: костюмчик с начёсом, куклу и конфет. Потом пришло письмо, ещё одно, и наконец Анна Сергеевна месяц назад и сама приехала.

Павел Петрович на вокзале вместо «здравствуй» сказал своей жене:

- Я тебе говорил: не уезжай. Куда ты денешься без нас?

Она ничего не ответила старику, а только сердито глянула на него и стала целоваться со Светланкой. Всплакнула почему-то. Потом чмокнула Веру и едва заметно поклонилась Дмитрию.

Вот уже месяц прошёл, а Анна Сергеевна все косится на старика, совсем не разговаривает с Дмитрием, только кивком здоровается с ним. В гости к Скирдиным не ходит, а Светланку водить в детсад запретила.