Сдвинув Призму. Книга Первая (СИ)

Он с воплем отшатнулся в сторону, упустив снитч, а я глотнул тяжелый металл воздуха, что стал комом в горле, и с хрипом был подхвачен за шиворот одним из близнецов. Жилки выступили на его напряжённом красном лице, но глаза его блестели, он расцепил с натугой пальцы, и я покатился кубарем по зеленой траве, укрытой острыми гранями инея.

— Мерлин, вы видели это! Он просто псих! Какая игра! Какой финт, но стойте… Посмотрите на Поттера, его сейчас вырвет…

В горле перекатывался шар, и я упал на колени, царапая горло, сдерживая порыв вдохнуть, выталкивая пальцами застрявший предмет. В глазах плясали мушки, легкие горели огнем, а вкус крови перекатывался на языке. Судорожно надавив пальцами на горло, я вытолкнул шарик и выплюнул его на траву, тут же придавив окровавленный снитч ладонью, сминая его крылья.

— Поттер поймал снитч! Гриффиндор получает сто пятьдесят очков! Невероятно…

Встав с колен на трясущиеся ноги, я поднял окровавленное золото маленького мячика вверх, зажав его в кулаке. Мои глаза горели из-за потрескавшихся линз, улыбка зияла дырками передних зубов, а кровь темными дорожками сочилась изо рта. Все тело болело, и стало еще больнее, когда вся команда в порыве радости и адреналина врезалась в меня, заключив в объятья, что переросли в столпотворение.

Мне было уже все равно, кровь шумела в ушах, стадион скандировал мое имя, а я больше никогда в жизни не хотел играть в квиддич…

========== Глава 25 ==========

Пусть я и говорю, что больше ничто не удивит меня в магическом мире – так как он, по моему мнению, не поддаётся законам логики, но изредка, правда, изредка, – это ложь. Под мерный скрип перьев и завывания вьюги за окном, я, подперев рукой щеку, рисовал каракули на клетчатых листах блокнота. Вот уже как полгода прошло с того самого момента, как я узнал о мире магии, о том, что я волшебник, и о том, что я зачислен в школу магии и волшебства Хогвартс. Вся привычная и, скажем так, унылая жизнь ушла, растаяла предрассветной дымкой, все же поселив в голове кучу вопросов, на которые у меня нет ответа – пока что.

Мысль о привычной жизни всколыхнула воспоминания, и мне вдруг стало стыдно. Покрутив головой вокруг, я со вздохом достал из сумки чистый лист пергамента и, аккуратно выводя пером слова, начал писать письмо Дурслям. Пусть дядя и тетя не всегда проявляли ко мне заботу и участие, но они вырастили меня, одевали и обували, кормили и пороли в желании воспитать из меня нормального члена общества – ну, по их мнению, нормального. Заостренное жало пера выводило слова, которые прерывались почесываниями затылка и покусываниями кончика перьев, тогда когда я не знал, что написать или как это написать. Грейнджер, сидящая рядом, бросила быстрый взгляд на мою работу и, закатив глаза, как бы случайно подтащила её к себе, начав править ошибки и неточности. После того случая с троллем мы стали ближе, выносить её нравоучения стало легче, а её одиночество, которое опосредовано душило и меня, отступило.

Написав письмо, я посыпал его мелкодисперсным песком и, сдув все на пол под скептическим взглядом профессора Квиррелла, выдавил извиняющуюся улыбку – не такую чарующую, как раньше. Передние зубы еще не выросли окончательно, так что я как бы вернулся к ощущениям шестилетней давности – беззубой давности.

Так же аккуратно вернув себе листок с работой, я скептически осмотрел убористый почерк Гермионы, что заполонил весь её лист, сравнил с половиной своего, тихо вздохнул и поднял руку.

— В-вы чт-что-то хотели, П-поттер?

— Да, шер, я законшил. Могу ли я Ваш попгошить отпустить меня поганьше, я бы хошел отправить пишмо ротштвенникам, – шепелявил я жутко, но делал вид, что так и нужно, пусть детишки и душились от смеха, а глаз тюрбанника подергивался, наверное, подсознательно он считал, что я его передразниваю, пусть и знал о моей проблеме.

— К-конечно, П-поттер, Вы с-с-свободны.

Выдавив еще одну улыбку, я отнес ему свою работу, выправленную Гермионой, и, пережив очередной укол шрама словно комариный укус, развернулся к выходу, показав язык покрасневшему от смеха Уизли. Он тащился, когда я разговаривал в новой для себя манере, и начинал сюсюкать, дергая меня за щеки, – после чего получал по морде, но продолжал обхохатываться и после драки: месяц прошел с момента игры, а он все никак не успокоится. Подарю ему на Рождество слипающиеся ириски, посмотрим, как тогда он замычит.

Удивлением было то, что после моих выкрутасов летчика-психопата меня не отстранили от игры, даже слова не сказали. К удивлению, Макгонагалл, поджав губы, лишь потрепала меня по волосам, когда я лежал в больничном крыле. Подарив метлу, она вручила мне карт-бланш на все, что связанно с квиддичем, требуя от меня лишь одного: не укокошить себя в процессе, желательно еще, не подвергнув смертельной опасности остальных игроков. В магическом мире, в школе да и в обычной жизни было правило: все, что происходит на квиддиче – остаётся на квиддиче.