Сдвинув Призму. Книга Первая (СИ)

Сопротивляясь его зову, я сделал шаг назад, чтобы вновь вернуться обратно, ведь я слышал её песни. Нежные и ласковые, видел ореол её волос и ощущал нежность рук. И вновь я делаю шаг назад и два шага вперед, озноб бьет все тело, сердце выпрыгивает из груди, и я слышу смех. Заливистый хохот отца и лающий смех другого человека, такого родного и веселого…

Тени сгущаются на его кромке, образуя силуэт моего роста, белоснежная кожа лица, мягкая чарующая улыбка и простые одежды. Он с улыбкой произносит свое имя, и за его спиной возникают они. Красивая женщина, что, обнимая мальчика, плачет слезами счастья, и высокий мужчина в очках давит скупую мужскую слезу, обнимая её – мою маму. Я видел его волосы, такие же вихрастые на затылке и черные как смоль, его подбородок… Я видел её зеленые омуты глаз – моих глаз, – что не скрыты за линзами очков.

И я вновь делаю шаг назад, отдернув руку, что вот-вот дотронется пальцами к пузырящейся и выгибающейся в мою сторону зеркальной глади.

— Ненастоящие, вы ненастоящие…

Развернувшись спиной, я дернулся вперед, заваливаясь на пол, чтобы сбежать, уползти как можно дальше от этого ужаса, фальшивки, что будто выкачивает мою жизнь жадными глотками. Вцепившись пальцами в ледяное полотно каменного пола, я, срывая ногти, полз вперед, закрыв глаза от боли и накатывающих видений, которые я не хотел видеть.

Пенные волны размывали гладь над головой. Холод струился по телу, проникал в жилы и сосуды, заменяя собой кровь. Белесые облака пузырей воздуха стремились покинуть мои уста – словно крысы, бегущие с тонущего корабля. Я и правда тонул, жадно вглядываясь в рябь кромки воды, что заменила мне небо. Грозовое небо, что пучилось ворохом облаков, гонимых течением ветров.

Я задыхался, но не умирал, окруженный вспышками света иллюзорных картин чужой жизни. Пламя сжирало легкие, багровые круги заволокли глаза, а я все не подыхал – живучий сукин сын. Размытые образы, крики и звуки голосов, вспышки заклятий и сладкое разочарование растущей ненависти. Полный бред, затопивший умирающий разум, что не желал умирать. Я бы пытался барахтаться как жаба в молоке, превращая воду в масло, обличая кислород во спасение – но хрен там. Ни рук, ни ног – лишь кровоточащие обрубки, разбрызгивающие багровые краски в палитру аквамарина морской воды.

Но все закончилось. Как и должно было быть – под звук подводного колокола довольного смеха пучины, мое сердце совершило последний удар, выгнув тело в спазме агонии, поселив дымку смерти в отражении выпученных глаз.

— Нет-нет-нет! – шептали мои губы, когда я делал очередной вдох и силой воли отталкивал себя пятками назад, ведь я развернулся на спину и пытался вернуться к манящему ужасу, гладь зеркала изгибалась, протягивая свою руку ко мне, руку с лицом мальчика моего возраста, что шептал мое имя и улыбался…

— Ghaeme ighet! Ghaem… Ghaeme ighet…

Гортанные сипы сами слетали с моего языка, утопали в булькающей массе липкой смолы. Черной жижи, обволакивающей мое тело, трясущееся в ознобе припадка. Чаши весов зависли во тьме, ветхий баланс довлел над их судьбой, как смерть дамокловым мечом вновь зависал у меня над головой.

Столько боли и страха, столько ярости и горького желания. Это расплата, цена за жизнь. Пройти сквозь очищение. Бурлящая чаша кипела и пузырилась не в силах согреть меня. Я корчился в чаше, наполненной всем тем, от чего я желал избавиться. Она хватала меня жгутами сколотых клинков, обагренных кровью невинных. Перекручивала кости, душа за горло тысячью рук. Острыми зубами рвала кожу, что тут же заживала, исторгая из себя все больше черной смолы…

Ощущая соленый бриз холодного моря на лице и кровь на губах, я отталкивался от липкого пола, что горел на моей кожей жаркой смолой. Перевернувшись на живот, я рывком встал на колени и, не разбирая дороги, пустился наутёк, закрыв глаза, чтобы в панике врезаться лицом в закрытую дверь.

Голоса ушли, как и манящий зов, даривший лишь боль и ярость. Закрыв глаза, я сотрясался всем телом, беззвучно роняя слезы и глотая сопли, которые я утирал рукавом свитера. Мягкого и тёплого, как те воспоминания, которые этот ужас перекрутили, переиначили, извращая все то доброе, что было в моей жизни, – или нет…

Я вдруг вспомнил улыбку Рона, как он в недоумении чешет кончик носа, вспомнил ворох волос Гермионы и её довольный взгляд, когда она в очередной раз оказывается права. Видел скрытую бородой улыбку Хагрида, иногда такого ребёнка, а иногда ответственного взрослого… Хотя о Хагриде я все же перегнул, дурилка он бородатая…

Трясущимися руками я вновь достал пачку сигарет из кармана и закурил, вдыхая горький дым.

— Ты справился, Гарри, ты справился…

Дернувшись от звука знакомого голоса, я вновь закрыл глаза с улыбкой на устах:

— Вы тоже глюк или тот грёбаный морок трижды долбанного зеркала?

— Нет, я реален, как и твоя ярость.

— Точно подмечено, директор.