Себастьян Маас. Эдгар Юлиус Юнг и метафизические основы Консервативной революции

Однако наряду с дисгармонией государственных и этнических границ для Юнга имела значение и историческая восточная колонизация, так как она служила мифическим образцом ушедшего мира, метафизическое содержание которого следовало снова оживить. При этом эта восточная ориентация ни в коем случае не ограничивалась одним Юнгом. Стремления такого рода можно найти у Мёллера, который видел большой потенциал в «неизрасходованных, молодых народах» Востока, у Штапеля, который хотел наступательным путем экспортировать предполагаемое культурное превосходство немцев на Восток, и в работах Никиша, видевшего «возможность очищения» от романских влияний в «бракосочетании» германской и славянской рас.

Народно-национальный подход служил Юнгу, однако, не только для критики прошлых и ныне существующих внешнеполитических отношений. Автор исходил из того, что немецкая народность – это земное появление божественного существа. И потому немцы предопределены для того, чтобы принести новый порядок также чужим народам:

«Кроме того, однако, он осознает также необходимость возвышающегося над собственным народом порядка. Всеохватывающий опыт обязывает его не к работе ради блеклого понятия человечества индивидуалистического вида, а к созданию более высокого порядка в жизни народов, в котором видна целостность, сначала народов того же пространства и переплетенной истории».

Из-за более развитого «душевного богатства» в сравнении с другими народами немцы призваны к тому, чтобы создать новый европейский порядок, который характеризуется не принципами Просвещения, а стремлением к религиозности.

Основной целью внешней политики у Юнга было связывание собственных «народно-национальных» сил и преобразование Европы, которое должно было сначала охватить восточное пространство. При этом, по мнению Юнга, пересмотр государственных границ был неизбежен. Только присоединением немецкой Австрии и приведением государственных границ в соответствие с народными (этническими) границами можно было бы заложить фундамент для империи будущего: «Но освобождение немецких пограничных территорий и их воссоединение с немецким государством является настолько естественным требованием, что оно не требует обоснования. Нельзя допустить, чтобы они подвергались дегерманизации дольше, чем это необходимо». Здесь мы видим удивительную параллель с внешнеполитическими мероприятиями, которые проводило имперское правительство после расстрела Юнга с 1934 по 1939 годы. Разумеется, было бы ошибочным из этих процессов, последовавших уже после смерти Юнга, делать вывод о принципиальном совпадении его теоретических мыслей с практической национал-социалистической внешней политикой. В то время как реалистическая политика национал-социалистов относительно их восточных соседей исходила из примата военной силы, Юнг хотел обосновать право Германии на лидерство духовно-культурными причинами и выступал за самоуправление других народов: «Углубленная любовь к собственному народному духу через осознание того, что в каждом народе воплощена более высокая личность, также обязательно ведет к уважению чужого народного духа и к стремлению к более высокому правопорядку среди народов». Юнг резко отвергал немецкую поселенческую политику на «заселенных чужими народами территориях», так как это только привело бы к разладу между народами. Однако было бы неверно видеть в младоконсервативном мышлении Юнга пацифистские черты. Пронизывание духа волей к власти, которую в случае необходимости нужно осуществлять также воинственными средствами, всегда играло важную роль. В мире представлений Консервативной революции человек может принципиально быть или добрым или злым. В таком мировоззрении коренным образом отвергается эгалитарная утопия обращения масс к коллективному добру с помощью воспитания и построения нового общества. Эта пессимистичный взгляд на человека включает возможную необходимость военного конфликта. Борьба при этом, однако, является не целью мировоззрения, а необходимым инструментом для защиты собственного «права на жизнь». Эти взгляды едва ли можно согласовать с христианским учением о любви к ближнему. Если бы Юнг смог прийти к тому, чтобы точнее конкретизировать свое представление о христианстве, то он, пожалуй, был бы вынужден отвергнуть классическую систему взглядов христианской догмы. Это странно в том отношении, что имперская мысль часто связывается с традиционным христианством. Но в случае Юнга эта связка не могла удержаться. Империя как наивысшая форма выражения немецкой внешней политики должна была создаваться не на основах линейной, теологической философии истории, а получить свое обоснование из некоей духовности, фактическую форму которой Юнг обозначил в своих трудах только в самых общих, расплывчатых чертах.

6. ПОЗДНЕЕ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОЕ ТВОРЧЕСТВО ЮНГА

6.1. Объяснение смысла немецкой революции