Себастьян Маас. Эдгар Юлиус Юнг и метафизические основы Консервативной революции

Приход к власти национал-социалистов в 1933 году стал для Юнга большим разочарованием. Теперь для него не было больше возможности через сотрудничество с кабинетами министров вмешиваться в ход событий. После 30 января 1933 года свободное поле действий для Юнга все больше сужалось из-за начавшегося процесса унификации. Исключением внутри государственной администрации оставалось бюро вице-канцлера фон Папена, которому в значительной степени удалось уклониться от влияния национал-социалистов. Юнг решил использовать это ведомство как платформу для атаки на национал-социалистическое государство, что привело к написанию им так называемой Марбургской речи, которую фон Папен 17 июня 1934 года произнес перед Университетским союзом в Марбурге. Правительство почувствовало себя настолько уязвленным этой речью, что имперский министр Йозеф Геббельс запретил всем немецким радиостанциям ее трансляцию. В типографии издательства «Germania» произошла попытка конфисковать остаток тиража, и лишь газете «Франкфуртер Цайтунг» еще удалось напечатать речь в своем вечернем выпуске.

В начале речи стояло кредо Юнга стремиться к свободе и правде не в либеральном смысле, а видеть последнюю кульминационную точку «субъективной правды», правдивости в стремлении к Богу. Эта правдивость предполагала необходимость видеть меру всех вещей не в национальном опьянении захвата власти. Скорее теперь нужно было начать настоящую восстановительную работу и обратить внимание на вопиющие проблемы. Юнг постарался включить в речь «дружественные к фюреру пустые фразы», чтобы с самого начала не оказаться «вне игры» со своей аргументацией. Ведь при всеобщем воодушевлении мирной революцией у открытого вызова национал-социализму едва ли были бы шансы на успех. Несмотря на относительно сдержанные формулировки, эта речь била в саму суть режима, отказывая ему в практической монополии на революцию: «Историческая правда состоит в том, что необходимость принципиального изменения курса признавали и над ним работали также такие люди, которые боялись пути переворота через какую-либо массовую партию». Под этими людьми подразумевались, несомненно, деятели Консервативной революции. В соответствии с этим первым направлением удара Юнга было младоконсервативное требование «органического роста» в сфере народности: «Государственный деятель и политик может реформировать государство, но не саму жизнь». Национал-социалистическая партия, таким образом, должна была в соответствии с этим ограничиться только строительством государства. Но если бы она захотела впоследствии распространить свои тоталитарные претензии на народность, то она этим приравняла бы себя по существу к «враждебному жизни» большевизму. Кроме того, утверждение о том, что национал-социализм без консервативного жизненного постулата, в принципе, является дитем либерализма, тоже объясняет растерянную реакцию правителей на эту речь. Юнг также поставил под сомнение самопонимание НСДАП, считавшей себя партией рабочих и крестьян: Новый социальный порядок мог возникнуть только из народного целого, а не выводиться из прав отдельных групп. Плебисцитно-демагогическую базу легитимизации новой правящей партии потому следовало отвергнуть как «враждебную жизни». Тем самым Юнг выразил свое пренебрежение к методу прихода национал-социалистов к власти – осуществленному по принципам массовой демократии. «Истинное господство» не могло выводиться из народного суверенитета, а должно было развиваться из стремления к «божественному». Заданием национал-социалистической революции должна была стать только подготовительная работа. После уничтожения парламентаризма и повышения восприимчивости масс к национальной проблематике теперь пришло время для настоящих перемен: «За этой обусловленной временем необходимостью стоит, однако, как революционная цель нечто намного большее: создание такого социального порядка, который основывается на общепринятых органических формах, а не только на искусном владении массой». Господство НСДАП поэтому нужно рассматривать только как временное решение. Идея национального государства привела бы к «взаимному растерзанию» народов, и не может ввести в Европе подлинно новый порядок; только с помощью «народно-национального восстановления» можно достичь длительного мира.