Себастьян Маас. Эдгар Юлиус Юнг и метафизические основы Консервативной революции

Неприятие Юнгом тоталитарных претензий могло бы стать более чем очевидным как раз в его позднем творчестве. Однако это не может скрыть того, что нигилистскому мышлению уничтожения Ницше на практике присущ большой потенциал насилия. Это проявляется в склонности Юнга к радикальному устранению мешающих преград, что противоречит его идеальной универсалистской структуре общества. Здесь, кажется, явно проявляется философия Ницше, которая за разрушением традиционных ценностей позволяет следовать новым этическим образцам. То, что этот образ мыслей не согласовывается с христианскими принципами, такими как «возлюби ближних своих как самого себя», не требует дальнейших объяснений. На чем должна была базироваться «новая этика» Юнга, если принцип «любви к ближнему» должен был быть извергнут из духовной жизни? Восстановление «естественного равновесия» тела, души и духа, на котором должно было основываться начало новой морали, узнаваемо в работах Георге. Почитание Юнгом этого поэта неслучайно приобрело сакральные черты.

В области экономической и демографической политики проявляется желание Юнга не только пребывать в метафизических сферах, но и предложить читателю конкретные директивы для переустройства общества. Если это было необходимо, Юнг мог мыслить даже «механистически», и поэтому также неудивительно, что его экономическая точка зрения вполне обнаруживает точки пересечения с либеральной моделью. В такие моменты в нем проявлялся «политический реалист», который был весьма способен тактически умно действовать в практической политике.

Юнг как политик всегда был представителем аристократически-духовной элиты, которая должна была на надпартийной основе достичь новой «высококачественной» эпохи. Его участие в Немецкой народной партии Пфальца можно объяснить тем, что Юнг на этой ранней фазе еще не выработал каких-либо твердых принципов. Это положение постоянно менялось после покушения на Хайнца-Орбиса. Юнг до самой смерти придерживался надпартийной позиции. Его участие в Консервативной народной партии было, как было доказано выше, чисто стратегическим. Сам Юнг видел в себе вождя духовного молодого поколения. Не говоря уже о том, что парламентаризм претил его политическому идеализму, он также видел опасность дискредитировать себя своим участием в демократических процессах. Переход от духовного вождя к творцу процессов реальной политики Юнг считал возможным только в случае глубокого революционного переворота: «Если, как уверяли меня, дело дойдет до выборов в Национальное собрание, то я буду баллотироваться в него. Тогда наступит так называемый час. Но теперь выборы стали бы, с одной стороны, ненужным риском (провала) и, с другой стороны, деградацией». Итак, Юнг вполне был готов покинуть предполитическое пространство, чтобы принять конструктивное участие в новой государственной политике. Его сотрудничество с фон Папеном нужно рассматривать, несомненно, как апогей реально-политической деятельности в его карьере. Однако, в конечном результате, как раз его идеализм не позволил Юнгу добиться какого-либо широкого влияния. Предпосылка духа не годилась для того, чтобы остановить примитивность массы. В этом отношении неудивительно, что, в конечном счете, смогла победить вульгарная стратегия Адольфа Гитлера.

Для Юнга и всей Консервативной революции характерна высокая степень мировоззренческой сложности. Богатство граней консервативных революционеров демонстрирует такой широкий диапазон, что этот философски-политический феномен невозможно понять на примере одного отдельного представителя. В отличие от марксизма, как и национал-социализма, здесь не предлагалась какая-либо пригодная для масс идеология. Тот факт, что Консервативная революция черпала свое содержание из суммы самых различных деятелей, делает еще труднее ее научное понимание. Интерпретация этого тематического комплекса, конечно, потребует работы еще нескольких поколений историков. При этом нужна в первую очередь деполитизация самого предмета исследования. Первый шаг в этом направлении сделал Мёллер незадолго до смерти:

«В своем основном произведении [...] Армин Мёллер четко разделил представителей Консервативной революции и представителей национал-социализма. Незадолго до своей смерти, однако, он самокритично констатировал, что такое разграничение проистекало, прежде всего, из его собственной потребности в разделении: на самом деле, если не говорить о вопросах стиля, между обоими направлениями вообще нельзя обнаружить настоящих мировоззренческих различий, и поэтому он согласился бы также с тем, чтобы считаться фашистом».