Седьмая беда атамана

— Келески! Друга отказом не огорчай, — Мирген сонно качнулся на чурбаке.

— Помогай сам, пустая кишка! — рассердился Муртах. — Разве есть прок в старом коне?

Иван, не прощаясь, направился к двери, но в эту секунду на пороге один за другим выросли два молодых хакаса, одетые в одинаковые суконные пиджаки и высокие картузы с лакированными козырьками. Своими чуть горбатыми носами на овальных лицах и косым разрезом глаз они походили друг на друга, каждому из них не было и тридцати. Иван, пораженный их внезапным появлением, сунул руку в карман, к револьверу.

Этот жест не остался незамеченным. Один из вошедших — тот, что стоял к Ивану поближе, — скривил жесткий рот и кичливо проговорил:

— Не пугайся нас, моя пташечка, я Никита Кулаков.

— Его зовут Никита, — подтвердил Муртах. — Если хочешь все видеть и все слышать, бери Никиту в друзья. Он хитер, как лиса, и ловок, как белка.

Слова охотника немало польстили Никите. Орлиным взглядом признанного героя он окинул землянку и произнес бесшабашно и хвастливо:

— Смотрим, незнакомые скакуны посреди двора стоят. Один под казачьим седлом, другой без седла. Пришли узнать, — быстро сверкнул он черными смородинами глаз. — А брат мой Аркадий любит играть на скрипке. Брось, я ему говорю. Кому нужна игра? Люди ищут кровавых забав. Разве не так?

Он был слишком общителен для хакаса. Обрусели, видно, богачи Кулаковы в процветавшей когда-то столице золотопромышленного района, на них и пиджаки модные, петроградского покроя, а не овчинные инородческие шубы, и подстрижены они по последней моде: прически на пробор, словно сложены воедино два вороньих крыла.

— Пострелять бы, поохотиться, — с неслабеющей настороженностью сказал Соловьев.

— Я тоже покуролесил бы, — в тон Ивану многозначительно проговорил Никита и вдруг спохватился: — А где же, однако, ваши меткие ружья?

Он был рад собственной сообразительности. Кулаковы понимают все, умных людей в городах повидали, потому-то с Кулаковыми нельзя не считаться, недаром их как огня боятся в Чебаках хакасы и русские, больше, конечно, русские, которые неизвестно зачем живут на земле чужого им кызыльского племени.

— Казак, русский человек, — вкрадчиво произнес Аркадий. — Мы точно знаем, кто ты есть. У тебя ножик в ходу.

Мирген нетерпеливо заерзал на чурбаке, ему не нравился неопределенный и не совсем понятный разговор. Миргену захотелось поскорее ехать, куда ехать — все равно, но как оставишь тут своего спутника?

— Люди, говорят, спят по ночам. Однако, и нам пора, ладно.

Иван ничего не знал о братьях Кулаковых. И теперь он подозревал в них тайных своих врагов. Через дверь ему, конечно, не пробиться: у Аркадия рука на груди — там револьвер. А выбить оконную раму можно, выбить и потом броситься в реку — к лошадям они постараются не подпустить его.

Никита заметил тревогу, мелькнувшую в Ивановом взгляде, и постарался успокоить русского:

— Ты не сердись, казак. Не обидим, за нами долг не пропадет.

— Милиции не поймать Соловьева, — понимающе ухмыльнулся Аркадий. — Он всегда даст тягу.

Кулаковы вели игру в открытую. И Ивану ничего не оставалось, как принять ее.

— Стану жить в тайге, ничего мне не нужно, — сказал он.

— В тайге одни пути у зверя и охотника. Не так ли? — Аркадий заглянул Ивану в глаза.

— Ты трус, Соловьев! — тяжело задышал Никита. — А народ ищет богатыря. Народу нужны богатыри.

Ивану в голову шумно ударила кровь. При других обстоятельствах он, не раздумывая, пустил бы в ход если не револьвер, то свои сильные руки. Сейчас же он сознавал: такой шаг явно бессмыслен. Кулаковы были не теми людьми, которые простят обиду, ему придется заплатить за свою несдержанность свободою, а может быть, и жизнью.

Мирген видел, какою ценой удержал гнев его спутник. И мягко, как дорогим друзьям, посоветовал братьям:

— Идите, парни, в свой дом.

— Я приехал не к вам, — с неприязнью сказал Соловьев.

— Не будем ссориться. Вдруг да придется жить вместе. Как ладить будем! Нам ведь палец в рот не клади, — Никита охотно шел на мировую. — Что, Мурташка не ведет в Монголию? Не ты первый к нему, не ты последний. А я вот ничего не боюсь, меня совсем не берут пули! У меня грудь, как броня!

— Настанет час — возьмут, — усмехнулся Иван.

— Верь нам, Соловьев, а мы тебе будем верить. Весь край поднимем против чужой власти! Подует сильный ветер, и трава зашелестит.

— Ты против русских.

— Против большевиков, — язвительно поправил Никита. — Мы сами будем властью на своей земле. И ты, Соловьев, пойдешь с нами. Ладно?

Кулаковы ставили Ивана ниже себя, а он был природным казаком, старшим урядником, прошел войну, покормил клопов в тюремной камере.

— Энто меня не берут пули, — вспомнив о своем побеге, сказал Иван.